ТВОРЧЕСТВО КОНКУРСАНТОВ “СЛАВЯНСКОЙ ЛИРЫ-2015" часть 11

Лысенко Дарья Ивановна,

г. Красноярск,

Российская Федерация



***

В бредовой смеси дыма, сна и яви,

В истерике асфальта и бетона —

Ты будешь исключением из правил,

Я буду нарушением закона.

Сплошною пеленой слепого ливня,

Тропинкой под скользящими шагами —

Ты будешь мне моей реальной жизнью,

Я буду всем, что дальше будет с нами.

В изысканно запутанных ресницах,

В полосках туши на раздетой коже —

Я буду тем, что и должно случиться,

Ты будешь тем, чего не быть не может.

В истерике асфальта и бетона,

Взорвавшейся мелодией волшебной —

Мы будем нарушением закона

Под грифом «совершенно совершенно».





***

Он приходит, а шагом раньше бежит молва —

Дескать, вот он, смотрите, тихо, какие шрамы…

Его город однажды пущен был на дрова

Ради женщины. Выжил только один, он самый

И от злости спалил соседские острова.

Он не смог поверить в то, что она мертва.



Он собрал свой корабль и тут же ушёл в моря,

Взял десятки случайных крепостей на копьё.

Он искал её — и, по правде-то говоря,

Чтобы выжить, ему пытались отдать «её».

Отдавали, пожалуй, в каждом гнилом порту…

Он искал её — снова, но вновь находил не ту.



Он искал её, с каждым днём становясь сильней,

Шрам — от уха до уха — белел, наливаясь злобой…

Он сжигал города и страны — скорбя по ней,

Его флаг на морских просторах искали в оба…

Он стоял у причалов, стучала в мостки волна —

Четверть века он ищет.

И — где она?



Он приходит, а шагом раньше несётся страх:

Люди прячутся по подвалам от каждой тени.

…Он нашёл её наконец-то.

— Привет, сестра. —

И на рабском торгу опускается на колени.

Он искал её четверть века — ты слышишь, мать? —

Пусть попробуют только,

попробуют не отдать!



Она гладит его по шрамам, легко смеясь.

— Здравствуй, братец. Я так ждала тебя.

— Дождалась.





***

Миллион концов света и двадцать минут спустя,

Сорок три рваных вдоха и выдоха прямо в сердце,

Две стрелы между рёбер — и это ещё шутя! —

Ты меня обнимаешь — доверчиво, как дитя,

Я рискую растаять (можешь читать — согреться).



Я рискую растаять, стечься в ближайший пруд,

Персональной весной превратиться в тепло и слякоть…

Пара льдинок под веками, дроби заряд вот тут,

Даже пряник отравлен, а есть ведь ещё и кнут…

Я готова, ты знаешь, пообещать не плакать.



Я готова, ты знаешь, к худшему от и до,

У меня в рюкзаке — тушёнка, фонарик, спички,

Два кинжала и карта, где кровью отмечен дом,

Кошки, термос, верёвка — на случай борьбы со льдом,

И грабителей маски, и в связке ключи-отмычки.



Я взяла даже спальник — один на двоих, прости.

Мы поместимся, правда, пусть даже я жду подвоха…

Через все концы света и тысячи пуль в груди,

Через всё, что угодно, пойду за тобой — веди.

Я с тобой до последнего — выстрела, взгляда, вздоха.



Я с тобой. Мы готовы? Скальпель? Тампон? Зажим?

Мир готов к удалению. Три. Два. Один.

Бежим.





Макаренков Владимир Викторович,

г. Смоленск, Российская Федерация



                                             ЗВЕЗДА ПОБЕДЫ



Копал картошку, выкопал звезду –

Обрубок проржавевшего железа,

Как будто ходовую часть протеза

Страны, которой нет уж на возу

               

Истории…

На памятник к доскам

Звезду прибил земляк-однополчанин.

Я от земли обтёр её,

                              лучами

Незримо полоснуло по вискам.



И в сердце загудел набат святой,

Зовущий к братству, равенству, свободе…



О русском духе и больном народе

Напомнил ржавый символ золотой.





                                             ЛИТИЯ

памяти без вести павших в боях

с немецко-фашистскими захватчиками



                                        1



Как солдаты, деревья стоят,

Занесённые снегом по шапки.

И глядят в небеса без оглядки,

Будто скорбную думу таят.



Никого. Лишь лихой человек

Промелькнёт у заброшенной хаты.

По полям и лесам спят солдаты,

Занесённые снегом навек.



Ни фамилий у них, ни имён,

Ни детей благодарных, ни внуков.

Не тревожат их залпы салютов,

Гул парадов и шелест знамён.



Где-то в городе вечный огонь

Лижет грани звезды обгоревшей.

А над ними – свет звёзд охладевший,

Да луна – как Господня ладонь.



Да деревья поротно стоят,

Занесённые снегом по шапки,

И глядят в небеса без оглядки

Белым прахом безвестных солдат.



                                         2



Пахнёт с апрельским ветром морем.

Но пахнет сыростью земля.

Охвачена народным горем

От моря до ворот Кремля.



Травой парной, а не крестами

Покрыта по святым местам.

Нет, мы не пляшем над костями.

И всё же ходим по костям.



И те, что без вести пропали

В лесах или в дали морской,

Как те, что смертью храбрых пали

Под Вязьмой или под Москвой,



Победу в славе не встречали,

Лишь приближали в смертный час.

Глазами полными печали

Глядят из прошлого на нас.



Глаза в глаза. Аж сердце стынет…

Земля, а наша в чём вина?!

Их прах оставь себе святыней,

А нам верни их имена.







Мантуш Владимир Владимирович,

г. Новополоцк, Республика Беларусь

          ЗМЕЯ



Пропади ты пропадом, красота!

И фигура с грацией, пропади!

Я пригрел змею на своей груди,
осязав меня, – укусила та.



Сколько их, истоптанных башмаков?!

Коротаем век и текилу пьём.

Мы целуем змей испокон веков

и свою беспомощность признаём.



Ледяная тварь нацепила бант.

Ледяная особь теперь моя!

Ресторан. Придворная. Прейскурант.

Ананас. Шампанское. И змея!



Выгребай монету из кошелька –

и бери любимую, и топчи.

Как же ты уродлива и мерзка!

О своих достоинствах умолчи!



Но гадюка бабочкою парит,

и меня пытается погубить.

И пылает, хищная. И горит.

И терпеть любимую! И любить!



Обратил вниманье – и не удел.

О несносной гадине песнь моя.

Я впервые к женщине охладел.

Осторожно, женщина, ты – змея!





***

Губительный дым папирос

в несчастье – целебный нектар.

Мужчину терзает вопрос:

– любимая, разве я стар?



Скандальное кушанье – чай.

Вкусил, и, ей-богу, с тоской

выплёскиваю невзначай:

– да здравствует мир и покой!



… Расту. Понимаешь, расту;

(спасибо хорошим стихам!);

отсюда – отпетый хвастун,

поэтому – признанный хам.



Конечно, мы разные, но

союзник любви – компромисс;

и думать о смерти – грешно

и несвоевременно, miss.



Воспитанная суетой,

воспетая Музою, ты –

напрасно шумишь красотой

и жжёшь за собою мосты.



Разбитая чашечка – мне,

нежданному гостю – цена.

(– По чьей, дорогая, вине,

уже не летает она?)



Твоя колокольня – набат

неопровержимых обид…

А люди нормальные спят.

А город огнями горит.



 Свирепствует ночь… И пока

мы вместе – от нас не уйти…

Из всякого ли тупика

мы выход умеем найти?





ЦАРИЦА



Собери меня в руки-ладоши,

как букет цветов на поляне.

Драгоценный мой, я хорошая,

я любить тебя не перестану.



Если любишь – люби до точки,

лишь бы снова не проглядел.

Оборви мои лепесточки

и оставь меня не удел.



Позови – и я стану твоею.

Надоело одной – хоть в слёзы.

Не любить тебя не умею,

нам обоим любить не поздно.



Ты срываешь мои лепесточки,

ты целуешь мою наготу,

и ты любишь меня до точки

на поляне. И я цвету!





СИЛА ЛЮБВИ



Елена Васильевна уже несколько лет тяжело болеет. Нельзя сказать, что она прикована к постели, нет. Совсем недавно она подходила к трюмо и из-под лампадки брала нужное лекарство. А там было всего: и таблетки, и капли, и даже уколы. Особенно много их накопилось во время болезни мужа…  И всё же он умер. Пошёл, лёг на диван и перестал дышать. Было такое ощущение, что просто хотел умереть. Из-за скоропостижной смерти мужа Елену Васильевну хватил апоплексический удар. А ещё этот проклятый сахар. А как же чай без сахара? Это уже отвар, а не чай. Глаза у неё часто слезятся, и все думают, что она постоянно плачет. А недавно она не стала закрывать на ключ дверь – вдруг почтальон принесёт пенсию. Или придёт подруга, её коллега, с которой оканчивали пединститут. Принесёт новые лекарства и скажет: «Наука идёт вперёд.  И это лекарство – панацея; за доллары купила». И даст ей что-то под язык. Елена Васильевна обрадуется и сама тихонько сможет подойти к двери и встретить своих дорогих детей. А у неё их трое. Старшая Машенька, потом Мишута, и маленький, самый любимый, Коленька. Она вообще очень любит детей, и ей всегда казалось, что если животик не болит, то малыш здоровенький. Чаще всего она лечила любимого Коленьку: массаж по часовой стрелке. Дети её тоже очень любили. Машенька говорила: «Мамочка, а ты не слушай, и боль сама уйдёт. Вот я не слушаю и вот я не болею. Мамочка, давай я научу тебя ходить». Подойдет, положит свою маленькую ручку на лоб матери, поцелует прямо в губы, и говорит: «Мамочка, а знаешь, у нас новая учительница – она такая красивая и на больших каблуках. Она видит всех нас сразу. И ей не надо вертеться как нам за партой. А ещё, когда я вырасту, я тоже буду учительницей. У меня тоже будут накрашены губы и высокие каблуки».  Мама погладит по голове Машеньку и скажет: «Для этого ещё надо хорошо учиться». Та достанет дневник, и мама радостно заулыбается. «Мамочка, а хочешь, я тебе испеку пирог с яблоками, и ты сразу поправишься. Яблоки лечат – сказала нам учительница… Мамочка, я не понимаю только одного, почему учительница ничего не знает и всё у нас спрашивает?.. А я буду хорошо учиться, чтобы всё знать». В это время пришёл из школы Мишутка-первоклассник, и объявил, что забыл портфель в школе. Нет, он не забыл, он просто хотел его выбросить, чтобы не огорчать маму. В дневнике стояла первая двойка. Вообще-то, он никого не хотел обманывать, он просто немножко был выдумщик. Хотя бы такой случай. Пошёл с корзиночкой на грядку за клубникой. Возвращается с пустой. «А где клубника?» – спрашивают все. А он отвечает, что корзинка-то с дырками – всё и выпало. Вот такой выдумщик. А ещё он не любил мыть руки, и всегда просил варежки, чтобы водой не заморозить руки. Елена Васильевна ехала однажды с ним в автобусе, а был он ещё совсем маленьким, дошкольником. Посмотрел в окно автобуса, а там паслись коровы. Он спросил, что они на лугу делают? А мама ему с юмором, не учтя его возраст, ответила, что они загорают. Мишутка, приняв серьёзный вид, сказал: «А когда мы с тобой будем загорать, то мы тоже будем щипать травку?..» Вот как бывает, дети взрослых многому учат.

После приёма лекарства Елена Васильевна тихонько уснула. А в это время с громким криком влетает в комнату младшенький, Коленька, любимчик. Часто говорят, последний самый любимый, самый дорогой. Самый-самый. Машенька стала его успокаивать, но потом увидела у него на лбу шишку. Обняла его и сказала: «А ты почему ему не дал сдачи?»  А затем тихо по-взрослому произнесла: «Ты ведь у нас самый благородный». А в это самое время мама повернулась к двери и открыла глаза, а глаза слезятся и кажется, что она снова плачет. «Коленька, звоночек мой, подойди – я тебя пожалею и тебе не будет больно» . Мама называла его колокольчик-звоночек за его красивый звонкий голос. И часто говорила, что Коленька будет командиром. И с каждым днём голосок его становился всё ласковее и звонче. Елена Васильевна ещё тогда и не думала, что её Коленька, колокольчик-звоночек, станет известным тенором.

Так текло время, дети взрослели. Мама всё болела, старела и уже двери не закрывала даже на ночь. Дети получили образование и разъехались. Она осталась одна. Порой зайдёт подруга, но уже, как раньше, не приносит лекарства, а просто посидит, посочувствует и уходит до следующего раза. Но однажды подруга не пришла. Елена Васильевна так и не узнала, что по дороге к ней её подруге стало плохо, и она скончалась. Так Елена Васильевна оказалась в тяжелейшем одиночестве. Дети её завели своих детей. У Машеньки двое: мальчик и девочка. У Мишутки один сын. А певец Коленька-звоночек холостяк. Он же самый маленький.

Лежит и лежит Елена Васильевна и уже не поднимается совсем. Зовёт, зовёт, зовёт… Машеньку с Мишуткой, но больше всех самого любимого колокольчика-звоночка, Коленьку. Она всеми своими клеточками любит Машеньку, но её нет и нет. Елена Васильевна говорит: «Я знаю, что она меня тоже очень любит всеми своими клеточками, как я её, и даже больше меня, но она потеряла ключ. Машенька стала учительницей, как и мечтала. «Нет, нет, она скоро придёт и подаст мне лекарства. Мне время уже их принимать. Я слышу её шаги, её голос. Но она ведь потеряла ключ».

Каждую минуту, каждую секунду она ждёт и Мишутку, который стал известным писателем. Раньше он приезжал к матери на день рождения, но так как мама не слышит его шагов, то он, наверное, забыл, когда у неё день рождения.  А может, забыл и вовсе, что у неё вообще ещё есть день рождения. Он выдумщик. Всё пишет, пишет, и когда он всё напишет и сам не знает. Только основательно знает одно, что хорошие писатели – это не те, которые пишут, а те, которых читают. «Но я точно знаю, когда он вспомнит мой день рождения, то обязательно придёт, ведь он меня любит всеми своими клеточками, даже больше, чем я. А может, он тоже потерял ключ?»

Время движется к ночи. От боли Елена Васильевна не может спать. Уже три дня она не может подойти к лампадке, где лежат её лекарства. И всё смотрит на дверь…

И вдруг в полночь в квартиру врываются ночные воры. Один закричал: «Ну, старая, показывай своё нажитое! Куда спрятала?!» И, схватив подушку, бросился её душить. Обессиленная, обречённая,  она вдруг раскрыла слезливые глаза и, тихонько вскрикнув, протянула руки, сухие, как две поздние ветви, на шею этому грабителю. Она приняла его за Коленьку, она ведь его так ждала. Остальные двое растерянно ретировались. И почти в беспамятстве она причитала: «Коленька, колокольчик, дорогой, звоночек родной, я знала, что ты придёшь, ты же меня любишь всеми своими клеточками, иначе бы ты не пришёл. Я жду, жду. Оставайся со мной, оставайся со мной навсегда. Не пущу, не пущу, мой звоночек дорогой, Коленька мой, колокольчик родной, ост…»





Мацук Юрий Геронтьевич,

д. Солоники, Витебская обл., Республика Беларусь

ВЕРЛИБРЫ        



Когда сомкнётся время…



                                     Моему деду Прокопьеву Сергею,

                                   пропавшему без вести под Москвой зимой 1941 года

                                      и бабушке Елизавете посвящается.



Где-то в компании звезд,

За плотным занавесом туч,

Блуждала луна …

Проскочили полустанок.

Я еще не знал точно, состоится ли встреча.

Только почувствовал –

Нужно выйти из этого дощатого вагона на площадку с часовым.

Туда, где ветер царапал снегом лицо…

Под долгим светом, струившимся от спрятанных звезд,

Мы должны встретится -

Когда сомкнется время…



Кто-то вышел следом…Темно.

-Кто?

-Твой внук…

-Значит…

-Да…

-Когда?

-Не знаю, ты пропал без вести…

-Москва наша?

-Да!



Мы курили.

Ты смотрел в глаза грядущего…

Высокий ворот шинели,

Поддерживаемый ветром, закрывал лицо,

Бесконечно знакомое по единственной фотографии.

Где-то в высоте беспокойно гудело время.

Состав летел на запад…

Москва ждала тебя,

А бабушка – твой прощальный треугольник

С сухими солдатскими словами…



-Письмо…

-Да, получили!

-Не дописал, забрали почту…

-Я люблю тебя дед!

-Ты и сам …

-Да! …

-Думаю, все было не зря! Знай и верь… и помни!



Небеса, низвергните эту муть, летящую навстречу!

Завтра неведомая сила заберет тебя…

И ты, рядовой Красной Армии,

Потому что так было нужно,

Отец четверых детей,

Уйдешь

От своей, прождавшей тебя всю свою жизнь, Лизы…

От всех людей Земли,

В холодную ночь с щемящими отголосками вечности.

А я буду искать твою могилу

И найду

За мгновение до встречи с тобой…



Я передам внуку твои слова.

Я скажу:

«Думаю, все было не зря! Знай и верь… и помни!»



ОЖИДАНИЕ ТЕБЯ…



В капельке

зимнего дождя

на твоих губах

перевёрнутое время

ищет опору…

И я внезапно понимаю,

что вдыхаю свежесть

ещё не наступившей весны,

целую твои руки,

увязая в лунном свете моей мечты?

Где-то

в беспорядочно смешанных

наших сценариях

любовь позволила мне

перейти границу настоящего…

И ты в полшаге,

еще не знаешь

распределения ролей – близких и знакомых.

Но увы…

я не смею воспользоваться

этим знанием

миллионов путей, ведущих к тебе.

И, потому

жду тебя у пограничного перехода,

нашего с тобой,

настоящего…





Мейтин-Бем Борис Михайлович (Борис Бем),

г. Кёльн, Германия



ДВОЕ НА АЛЛЕЕ

Далёкое – близкое
 
   Стоял  обычный майский солнечный день.  Голубело небо, весенний воздух был насыщен ароматами свежей зелени и цветущих растений.  На утопающей в тени раскидистой липы скамейке сидел седой старик с аккуратно подстриженной округлой бородкой.  Одет пожилой человек был в парадный костюм синего цвета, на левой стороне пиджака  красовались многочисленные ордена и медали. Больше часа назад  герой Великой Отечественной войны, заслуженный летчик, полковник в отставке  вооруженных сил СССР Наум Семенович Плоткин  вышел из здания Российского посольства в Берлине.  Накануне великого праздника  ему,  в числе других приглашенных ветеранов войны, была вручена юбилейная медаль «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945гг».    Еще тогда,  в далеком одна тысяча девятьсот сорок пятом году,  молодой капитан и не догадывался, что ровно через полвека судьба вновь занесет его в столицу Германии,  но на сей раз на постоянное место жительства. Парадокс. Побежденная страна  гостеприимно распахнула двери для граждан страны – победительницы.
    Наум  Семёнович, прикрыв глаза, сладко дремал,  наслаждаясь мирной тишиной.  Лёгкий весенний  ветерок,  как бы заигрывая,  изредка шевелил его седые волосы. Тишина была именно мирной,  т.к. ни птичьи трели, ни громкие детские голоса не могли нарушить ее.  Невдалеке на соседних скамейках сидели молодые немецкие фрау,  присматривающие  за своими любимыми чадами, копающимися в песочнице.  Их дети строили песочные замки,  лепили из песка куличики и не приносили беспокойства своим родительницам.  Кто-то из женщин читал книгу,  кто-то вязал.  Две молодые женщины о чем-то увлеченно спорили.
    Неожиданно прилетевший откуда-то детский мяч несильно  ударил старика по ноге,  заставив его  очнуться от сладкой дремоты.  За  разноцветным мячом прибежал веселый карапуз лет пяти,  он  вежливо извинился перед дедушкой, подхватил свое сокровище и стал с любопытством разглядывать старика.  Наум Сергеевич подмигнул мальчику,  отломил небольшой прутик от куста,  растущего рядом со скамейкой,  и принялся рисовать на песке самолетик.  Он уже нарисовал на самолете  крылья,  стал пририсовывать шасси и фюзеляж, когда карапуз, осмелев,  спросил:
    — Дедушка, а что Вы такое рисуете?
    — Самолет…
    — Настоящий?
    — Да, малыш. Это военный самолет.  Боевой.  Когда-то я летал на таком же.
    — А где сейчас Ваш самолет?  Он все еще летает?
    — Нет, мальчик.  С тех пор  прошло слишком  много лет.   В то время  шла страшная война,  и  когда ты станешь постарше,  ты  прочитаешь о ней в книжках, сможешь увидеть в документальных фильмах.  А сейчас беги-ка  к своей маме и, не дай Бог,    увидеть тебе в небе такие  же  боевые самолеты.
    Карапуз с мячом  убежал,  а старик, обведя  прутиком свой  незатейливый рисунок, задумался…
    В сохранившейся памяти всплыли страницы довоенной юности.  Войну курсант летного училища  Плоткин встретил в городе Оренбурге.  И вскоре, нацепив  на петлицы лейтенантские кубари, новоиспеченный сокол был переброшен в подмосковье — защищать  столичное небо.  И что удивительно, за всю войну, сделав несколько сотен  боевых вылетов, участвуя в групповых боях,  он ни разу не получил ни одной царапины.  А вот на земле, во время артналета  Науму не повезло.  Накрыло его взрывной волной прямо на летном поле.  Получил легкую контузию, но все равно пришлось поваляться пару недель в  военном госпитале.  Берегла Наума Плоткина судьба.  И  где только не приходилось  летать ему на своей боевой машине!  И в ленинградском небе,  и на Курской дуге.  А закончил войну бравый капитан Плоткин уже в Потсдаме.  Оттуда и был откомандирован в Белорусский округ.  Далее капитан  грыз гранит науки в академии им. Жуковского, а после ее окончания и до самого дембеля   служил  на Украине. Развал Советского Союза  принес новые проблемы. Стало сдавать здоровье.  У любимой жены Светланы,  спутницы жизни,  обнаружили рак по женской линии. Лечиться в стране, где царил полный экономический и политический крах, было бессмысленно. В то время  пенсия военного была не только смешной, но и унизительной.  Вот тогда-то и вспомнил боевой офицер Наум Плоткин о своих еврейских корнях. Никогда ничего и ни у кого он не просил, даже квартиры. Ее подполковник Плоткин получил только в одна тысяча девятьсот семидесятом году, за  три года до отставки.  Пришлось бы  ютиться старшему офицеру в общежитиях да на съемных квартирах и дальше,  не вмешайся в его судьбу куратор по линии центрального комитета  партии Украины. Вот было тогда  радости. Просторная трехкомнатная квартира в обжитом районе Киева казалась семье офицера настоящим дворцом. Да и  полковничью папаху  вручили Науму Семеновичу  под самый занавес…
    Оказавшись в гостеприимной Германии, бывший  ее победитель получил все, о чем когда-то мечталось на родине.  Семье Плоткиных  дали хорошую уютную квартиру, определили достойное содержание, жена советского офицера  получила качественное лечение.  Но онкология  – страшное заболевание и, как ни бились немецкие врачи, спасти Светлану не удалось.  Ее болезнь  была запущенной,  и шансов на выздоровление  оказалось слишком мало.
   Почувствовав подступившую  дурноту, старый ветеран ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.  Солнце на небе сдвинулось с места, спасительная тень от липы ушла в сторону,  и стало  жарко.  Похлопав себя по карманам  рубашки,  бывший летчик обнаружил,  что спасительные таблетки  по забывчивости  он оставил дома.  Наум Семенович достал чистый  носовой платок и промокнул мокрое от пота лицо.  Нужно было подниматься и как-то добираться до дома. Пытаясь встать со скамейки,  старик внезапно  ощутил  нарастающую боль в груди  и откинулся назад.  Боль усилилась. Проходивший мимо скамейки пожилой мужчина в плаще и  широкополой шляпе остановился  и,  оглядев  старого человека внимательным взглядом,  участливо спросил:
    —  Вам плохо?
    Наум Семенович не мог произнести ни слова.  Острая,  давящая на сердце боль,  заполнила,  кажется,  всю его  грудную клетку.  Трудно было дышать, не то, что говорить.  Но он нашел в себе силы,  чтобы подать знак незнакомцу.  Увидев утвердительный кивок, прохожий  вынул из кармана баллончик с нитроглицерином и протянул его  Науму.  Плоткин прыснул  спрей под  язык и откинул голову назад. Острая боль  стала  медленно  уходить.
    — Удивительное средство, — сказал незнакомец, — оно мне всегда помогает в критическую минуту.
    — Согласен с Вами, я  тоже  ношу сердечное лекарство с собой,  но сегодня,  к сожалению,  забыл  его дома. Большое спасибо вам.  Если бы не вы, честное слово, мне пришлось бы очень плохо.
    Плоткин с благодарностью  взглянул на своего  спасителя и жестом пригласил его присесть рядом с ним на скамейку. Он  с интересом вгляделся в незнакомца. Все лицо пожилого мужчины было изрезано мелкими морщинами,  руки обсыпаны рыжими пигментными пятнами.  И,  хотя незнакомец  был высок и строен, чувствовалось, что  он тоже хватил в своей жизни лиха.  На вид мужчине было хорошо за восемьдесят, его нездоровье выдавали впалые щеки  и воспаленные, налитые кровью  глаза.
    Точно с  таким же интересом прохожий разглядывал и  Плоткина. Случайно опустив  свой взгляд  и,  увидев на песке нарисованный прутиком самолетик, он  понимающе  улыбнулся:
   — С внуками  отдыхаете?  Здесь прекрасное  место для прогулок с детьми.
   — Да нет, — смутился Наум Сергеевич,  —  просто баловством  занимаюсь. Свое военное прошлое  вспомнил,  вот на «живопись» и потянуло…
    — Понятно.  Людям нашего возраста всегда есть  о чем вспомнить…  —  И пожилой мужчина,  подставив  лицо солнечным лучам,  прикрыл веки.     Он,  кажется,  о чем-то  тоже серьезно  задумался.
    Наум Семенович не хотел лезть случайному  незнакомцу с расспросами.  Да и чего лезть человеку в душу?  Не все же встреченные на пути люди легко идут на контакт.   А  между тем  старик-прохожий, оказавшийся  коренным немцем,  сцепив ладони рук,  тоже впал в воспоминания.
    Очевидно,  все жизненные сценарии у молодых людей, вступающих во взрослую жизнь,  одинаковы.  Будь ты немец, венгр,  русский или болгарин. Стереотип налицо, ибо без образования, как правило, нет  и будущего. А дальше…  Дальше все зависит от  того,  какова будет режиссура!
    У  немца  Георга Кинцеля  она  не задалась в двадцать лет  с небольшим хвостиком.  Аттестат  о среднем образовании юноша получил накануне Восточной кампании в середине июня одна тысяча девятьсот сорок первого года. Потом было танковое училище и первый бой на Курской дуге под Прохоровкой.  Как Георгу удалось тогда выжить, знает один только  Бог.  Юному лейтенанту чудом удалось выбраться из разбитого танка.  Обе  руки танкиста  обгорели по самые плечи. Полгода пролежал он в военном госпитале,  а дальше началась  великая Одиссея.  И все-таки он,  Георг,  счастливый человек. Дожил до преклонных лет, сохранил  почти все зубы,  от  немецкого государства получает довольно приличную пенсию, которой на все хватает.  Здоровье у него  тоже по возрасту:  не разваливается на части,  и то ладно!  Одно вот плохо! Около семи лет своей  жизни он потерял в советском плену. Тогда, с Курской дуги  и начался для лейтенанта вермахта новый отсчет времени. Лагерь для немецких военнопленных под Саратовом оказался далеко не санаторием,  было и  голодно и холодно. Иногда и жить не хотелось, но спасла молодость.  Много чего пережил в неволе Георг,  но вытерпел все лишения.   Первым делом  для себя Кинцель  решил:  коли попал в волчью стаю, то и вой по–волчьи. В медсанчасти, куда он был приставлен уборщиком, работала одна молоденькая медсестра. Она-то и принесла военнопленному  пособие по изучению русского языка вместе с толстым  немецко–русским словарем.  Днем Георг был во власти тряпок и швабр, а ночью пытливо зубрил  русские слова и  осваивал их значение.
    Когда война подошла к ее логическому завершению, Георг Кинцель уже довольно прилично говорил на языке недавнего неприятеля. В конце одна тысяча девятьсот сорок пятого года удача опять отвернулась от парня.  Перебросили Кинцеля вглубь России в другой лагерь на торфоразработки, но и там он нашел себя. Вот здесь то и пригодилось знание русского языка. Определили молодого человека в клуб для организации самодеятельного коллектива. Так и прокантовался  Георг в тепле и в  относительном комфорте до середины одна тысяча девятьсот сорок девятого года, а когда пришел сталинский приказ об освобождении всех военнопленных,  в числе других своих земляков был депортирован на родину. Почти семь  лет  жизни за колючей проволокой заставили бывшего танкиста призадуматься о жизни.  Он не то, что перековал себя и стал антифашистом, просто  на мир вокруг стал глядеть другими глазами. Благодаря языку Пушкина и Толстого, Георг познакомился со многими русскими книгами. Главное, что он открыл для себя:  славяне совсем не дикари,  как вещала перед войной пропаганда Геббельса…
   Новую жизнь в освобожденной от фашистов Германии Георг Кинцель начал с нуля. Его отец-промышленник умер, а мать переехала на жительство к сестре в город Бремен.  Жить решил  Георг  в  Восточном  Берлине. Устроился на работу переводчиком,  благо эта ниша в послевоенные годы  была хорошо востребована. Страна разделилась на две зоны,  и в ГДР русский язык был возведен на пьедестал.  Обложив себя учебниками и пособиями по русскому языку, Кинцель решил продолжить учебу и в пятидесятом году поступил на  гуманитарный факультет университета. А дальше,  как по накатанному:  семья,  первый сын, потом рождение дочери. Тридцать пять лет оттрубил бывший танкист в гимназии, сея разумное, доброе, вечное. А когда пришла пора выхода на пенсию, занялся разведением цветом,  благо  лоджия в квартире  большая:  есть,  где развернуться…
    …Наум Семенович старался не тревожить задумавшегося  соседа по скамейке. Тем же прутиком,  отломленным от куста,  он  аккуратно стер  с песка нарисованный им самолетик.  Боль в грудной клетке уже прошла.  Почувствовав в своем теле привычную легкость,  старик осторожно  привстал.  Лекарство действительно оказалось чудесным.  И все-таки  нужно будет  сходить к врачу и еще раз обследоваться.  Кто знает,  быть  может,  этот приступ — очередной звонок,  поэтому  к здоровью надо отнестись  с удвоенным вниманием.
    — Я вижу,  Вам уже  стало легче.  Ну и,  слава Богу. — Незнакомец тоже поднялся со скамейки  и в знак прощания приподнял шляпу.
    Пройдя  вместе несколько десятков метров и выйдя на площадь,  оба старика смешались в людской толпе…

    Вместо эпилога:

      Гора с горой, действительно, не сходятся. Но вот ведь, что удивительно… Люди, они, как реки.  Их бурным потоком заносит иногда и в совсем незнакомые, непроходимые места. Вот так и наши ветераны, когда-то бывшие враги,  сражались по разные стороны баррикады.  Они ведь даже не познакомились.  И кто знает? Может быть тогда,  под Прохоровкой,  где происходила историческая танковая битва, изменившая ход войны, и Плоткин,  и Кинцель воевали на одном плацдарме? Один воздушный сокол бил врага в небе,  а другой — на своем тяжелом «тигре» «утюжил»  красную пехоту.  И у каждого из них  была своя задача:  уничтожив  противника,  возвратиться с поля боя живым!
    Прошло уже почти семьдесят лет после  окончания той  кровавой и бесчеловечной войны.  И мир  давно уже понял:  созидать — гораздо лучше,  чем разрушать.  А пресловутый призыв:  «Хочешь мира — готовься к войне!» — носит, скорее всего,  предупреждающий характер, так как обладание сверхмощным оружием — есть предмет ядерного  сдерживания. Вот почему нужно ценить каждый час, каждую минуту и  день  для созидания новой счастливой жизни для наших детей  и  будущих поколений.  Бывший  офицер  вермахта  Георг  Кинцель  и советский летчик, ветеран Вооруженных сил СССР — Наум Плоткин — это хорошо понимают.




Мельников Василий Георгиевич,

г. Минск, Республика Беларусь



***    



                         Всякая жизнь творит собственную судьбу.

                                                                              Анри Амьель



Мне не хватит чернил испещрить

                              лист вчерашнего дня,

Укрывавшего праздность мою

                               от несчётных пороков,

На которые в кассах билетных

                               осталась броня

По заявке зашедших к весне

                              колдунов и пророков.



За спиною ─ года. Впереди ─

                              ускользающий миг,

Разносолы мечты из буфета

                              голодного детства,

Потемневшие полки ещё

                              не прочитанных книг

И из круга часов радиального

                              времени бегство.



Упирается память в тупик

                              бесконечных начал.

Зарастают быльём и репьём

                              заповедные пущи.        

Я не помню дословно, что ветер

                               при встрече сказал.

Помню речь шла о том, что дорогу

                              осилит идущий.





ВНЕ  ОСЕНИ  



Я отошёл от осени на шаг.

Всего на шаг! Но этого хватило,

Чтобы познать величие и крах,

Тяжелых крыльев гибельный размах,

Застлавший мне небесные светила.



Сырую темень пьёт полночный час,

Не слушая надрывных причитаний

Из глубины полуоткрытых глаз,

Из тесноты окаменевших фраз,

Из горловины вечных ожиданий.



Культ осуждён без права передач.

Но ночь в прожжённом звёздами подоле

Несёт совы заупокойный плач

О тех, кого с секирой ждёт палач,

Или о тех, кто сгинет в диком поле.



Я отошёл от осени на миг

И заблудился в святотатстве сразу

Среди чернильных гранок чёрных книг

И преданных анафеме расстриг,

Скрывающих под рубищем проказу.



Кто скажет мне, зачем я отошёл

И очутился у разлома мира,

Где выбирают худшее из зол

Лишь потому, что в битве за престол

Не признают ни Бога





***  

Ночь выходила медленно из круга

Окрашенного в охру и сурьму,

Сверля глазами полными испуга

Предутреннюю немощную тьму,



Вдыхая жадно запахи столетий.

Но на востоке, счёт ведя на дни,

Ни ты, ни я, а значит кто-то третий

Успел зажечь сигнальные огни.



И вился шлейф кочующего дыма,

Окуривая явно неспроста

Всё то, что было варварством до Рима,

Язычеством до веры во Христа,



Где путая овраги с берегами

Ещё при Ное пересохших рек,

Месил песок и глину сапогами

Хоть молодой, но очень ранний век.





ОБОЗНАЛАСЬ…



Сопранный голос лез вон из кожи,

Пытаясь место найти поближе

К тому, кто раньше бывал в Париже

По наущенью масонской ложи



И из Берлина ночным экспрессом

Мотался в Лондон так между делом.

Знакомство тёрлось поющим телом

О губы флирта под майонезом.



В заморском блюде среди салата

Искалось нечто из «Красной книги».

На танцплощадке плелись интриги,

И вызывалась «на бис» рулада.



Клялась певунья в любви навеки,

Открыв при этом границы блузки.

Она не знала, что я был русский

И пробирался варягом в греки.





ПОПУГАЙ  ГОША



Во дворе вольный май

Запрягает коня.

И кричит попугай

Под домашним арестом:

─ Отпустите меня

В зеленеющий гай,

В кущи райские дня

С херувимским насестом!



Сколько можно сидеть

В обрамлении рюш?

Мне б в окно улететь

На свиданье с природой

В лоно родственных душ,

Бросив тесную клеть.

И из солнечных луж

Упиваться свободой!



ВЕСЕННЕЕ  ЧАЕПИТИЕ



Весна идёт в календаре.

А я за ней по коридору,

Приклеив ухо к разговору

О птичьей жизни в январе.

И спор веду с оглохшим маем,

Наполнив чашку крепким чаем.



Горят каштанов фонари,

Сменив на всех ветвях проводку.

И надрывает пеньем глотку

Скворец, сушивший сухари

На случай голода и мора

Или кошачьего террора.



Ох! Нынче выдался денёк

С утра задаренный цветами,

С бульварной перхотью местами,

Где галки, оседлав конёк,

На солнце греющейся крыши,

Плюют на тех, кто ростом ниже.



А в отрывном календаре

Весна идёт. И сняв ермолки,

Галдят грачи, ища иголки

В густом репье на пустыре.

И я в разлитой чашке мая

Ищу следы… Заварки чая…





Менчак Анна Александровна,

г. Киев, Украина



***

И свет на небе, и птицы прилетели,

И снова вот, как будто бы весна,

И пролетели как мгновенья,

Тех дней холодных пустота,

Но боль в груди все так же не проходит

И сколько будет длится в ней она,

Не уж то радость той весны меня не греет,

Как в прошлые иные времена.

Где отыскать мне в этом мире счастья,

Где в этот час блуждает вновь оно,

Кому в окно вдруг слабо  постучится

И кто не отворит его.

И в этот час расправит оно плечи,

И полетит куда-то  в небеса

Невидимо и в этот темный вечер,

Мне кажется, найдет оно меня.  





***

Шумит прибой со стороны причала

И крики чаек раздаются вновь.

Волна ударом за ударом,

Об берег разобьется вновь.

Накатывая с новой силой,

Уйдя назад и превращаясь в бриз,

Она, невиданная сила,

Природы нашей лишь каприз.

Бушующая, сильная стихия,

Бескрайности просторы не видны,

Пучина эта нам раскрыла

Насколько в этом мире не важны:

Не наши глупые сомненья,

Не наши странные мечты,

Как может все

Вдруг рухнуть от каприза

Великой этой красоты.





***                                    

Зашел беспощадно рассвет,

Как искра от нового дня,

И стало вокруг все светлей,

Он нас пробудил ото сна.

Ушла темнота из души,

Надежу он нам подарил

Ведь это же новый день,

Он веру нам в сердце вселил.

Идем в след за мной в тишину,

Где искры от нового дня

Приносят в мечту и твою

Безумие нового дня.





Мери Наталья Владимировна,

г. Хельсинки, Финляндия



СВАДЬБА В ДЮССЕЛЬДОРФЕ



Гуляли свадьбу в Дюссельдорфе… Звoнили  все колокола,

бледна, тонка и черногрива невеста в кружевах плыла.

Хорош собой, самоуверен -  от счастья плавился жених

он со ступеней к самой двери пронес невесту. Зал затих…



Тонули  гости в мноноречье,

 одни – стройны,  одни – странны…

А свадьба продолжала течь и -

в сертаки закружились мы.

Еврей танцует с африканцем,

китаец с пуортэриканцем,

здесь русский, грек, американец,

японец, серб, поляк, испаец…

Объединились в яркий круг,

 в нем сто голов и двести рук.

Горели свечи мягким светом,

двоясь в огромных  зеркалах…

Все громче и быстрее звук,

все шире многоногий круг.

И вот, космические вихри

подняли дивный хоровод

на край вселенной, и затихли…



Любовь идет! Любовь идет!





ВОЛШЕБНЫЙ МИР

Древняя магия в прорезях масок

заворожила на миг…

Не умаляет старение красок

силу волшебную их…



Взгляд зацепляют неровные формы,

идолов сонных глаза…

Может от запахов пряностей чёрных

видятся здесь чудеса?



Видется танец ритмичный и звонкий

длящийся долгую ночь…

Видится ибис на веточке тонкой,

не улетающий прочь…



В длинных одеждах, дурманящим зельем

вас окуряют жрецы,

кружатся головы словно с похмелья,

льётся энергия Ци.*



Идол огромный, глазами – углями

смотрит пронзительно… Ра*

всходит на свод золотыми стопами

и – затихает игра…



*Ра – бог солнца

*Ци – энергия жизни



ПАНТЕОН

                       

Огромен Пантеон – храм всех богов…

Незыблемые, каменные стены

не растворились в сумраке веков,

наслушавшись речей проникновенных.



К бесчисленным языческим богам

неслись молитвы свозь отверстый купол:

мир – дому, поражение врагам,

земного счастья и детей, и внуков.



С годами, в христианство обратясь,

ходить сюда отнюдь не стали реже

и каялись – рыдая и крестясь…

Но множились грехи, увы, все те же.



А по ночам луна слезинки льёт,

высвечивая множество залысин

на мраморе. И хочется в полёт,

и – затеряться в темной, звездной выси…





ХОРВАТИЯ



Трогир,  словно высеченный из белой кости  город – крепость , хранит в себе многочисленные сокровища.

Дуги арок древней  церкви, стены женского монастыря и уже ставшие совершенно гладкими камни городской площади раскалены беспощадным летним солнцем, с такой же силой накалявших их и сто, и  двести лет назад…

Над центальными воротами старого города высится строгое, высеченное из камня лицо католического святого,  недоверчиво оглядываюшего гомонящую толпу туристов, привлеченных сюда удивительно прозрачной морской водой, изобилием экзотических фруктов, радушием и непосредственностью местных жителей.

Прыгающие мальчики и девочки, увлеченно лижущие быстро тающее мороженое и их папы и мамы, разморенные на жаре не понимали,  что при входе в город следует  устремить свой взгляд на древнюю высеченную из камня скульптуру, изображающую библейскую сценку и затихнуть.

 Святой многое видел за время своего пребывания над воротами города – и бесконечные войны, чередующиеся с промежутками мира и благополучия,  и празничные шевствия,  и танцы и всеобщее ликование. Во время нападения врага на  город святой пытался прикрыть его  стеной золотого света.

В дни ликования он посылал жителям свое благословление а они в свою очередь славили Святого. Они всегда чувствовали взаимную  необходимость и любовь.

Но теперь он очень устал. Год за годом перед его глазами проплывали все те же панамки, фотокамеры и дети с мороженым. Святой жаждал одиночества, он был готов переселиться даже в пустыню, что бы никогда больше не видеть праздной толпы. Но не мог покинуть своего места -  древний скульптор навеки приковал его к городской стене…





Микаева Анна Васильевна,

г. Отрадный, Самарская обл.,

Российская Федерация

ТЫ – ОГОНЬ. Я – ЗЕМЛЯ. МЫ – РАЗНЫЕ!



Ты- огонь. Я- земля. Мы- разные!
На моём тебе холодно празднике!
На твоём – мои крылья в опалине,
Нервы- струны в надрыве оскалены.

А ты лебедем рвешься за облако!
За прекрасным, невиданным обликом!
Ноет сердце в неясном томлении,
Рвутся путы- духа глумление!

Я- земля и мне близко земное!
Я летать не умею, не скрою,
Но люблю свои нивы и пашни
И спокойно ем хлеб, свой, вчерашний.

Как сложить эти два уравнения?
Отрицанье выходит в сложении!
От незнания так получается:
По стихиям пары слагаются!

Ты – огонь, Я- земля, Мы- разные!





РУКИ



Жизнь умело расшивает
Синей нитью кисти рук.
Каждый день стежки ложатся:
Узелками – тяжкий труд,

Веной тонкою под кожей
Ляжет лёгкое житьё,
А петлями навесными-
Каждодневное шитьё.

Труд хирурга ляжет сетью
Мелких точек и стежков,
Кузнеца – огромных вздутий
От тяжёлых молотков.

Вышивает, расширяет
Жизнь с годами кругозор,
И чем дальше, тем корявей
Получается узор.





ТРЯПИЧНАЯ КУКЛА



Я образ прилизанный ложным сюжетом!

Не нравится роль: примитивна, сыра.

Тряпичная кукла, идеей воспета,

Парю над обломками грёз и пера.



Вчера ещё были мечты, как караты,

Восторги пульсаций, бегущие в ночь.

Сегодня я кукла – набитая ватой,

Бегу, как умею, от времени прочь.



А время не дремлет, оно настигает:

Бегущие годы опять впереди.

Красу и наряды в пути я теряю,

К Спасителю руки свои простираю:

От старости, Боже, прошу, огради!





ЭХ, СОСЕДИ!


Сладкозвучные рулады
Льются в окна, внемлет слух.
Эх, вот если бы, да кабы,
Ты от водки не опух.

Нас, быть может, как соседей
Пригласили к торжеству.
Мы ж не нелюди, а люди!
Понимаем, что к чему.

Мы б оделись поприличней:
Ты в трико, я в сарафан.
Правда, с обувью заминка:
В шлёпках точно не «фонтан».

Да и платье коротенько,
И не к месту седина.
За распущенные косы
Точно не нальют вина.

Эх, соседи, вы соседи,
Где вам ближнего понять.
А ведь мы за вас готовы:
Душу дьяволу продать.



ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ



Параллели, параллели, параллельные миры
И забором разделялись наши смежные дворы.
Ранним утром голос пьяный перешёл на бранный крик:
То сосед наш, дядя Петя в философию проник.

Рассказал жене и сыну, кто главнее всех в семье,
Голос горького похмелья разносился в тишине:
Раздавал определенья, вынес строгий приговор,
Наконец в остервененьи все вступили в разговор:

Помянули всех соседей, помянули всю родню,
Дружно прокляли друг друга пожирая на корню.
И к упрёкам уточненья: Ты- алкаш, нет, ты- алкаш
И как водится угрозы коли денег, мол, не дашь.

Деньги,деньги, где же взять их? Газ отрезали вчера
и готовить им придётся на кострище у двора,
А похмелье заставляет предприимчивость явить:
И с багровым битым глазом по соседям походить

Параллели, параллели, параллельные миры…



НОВИЧОК НА ЛИТСТУДИИ!



Ты пришёл и, речью громкой,
Требуешь внимания!
Тихо замерли студийцы
В робком ожидании.

Говоришь ты, как учитель:
Громко с выражением,
Взглядом строгим пресекая
Мысль о возражении!

Вот сидит Борис Сиротин
Скромно в уголочке,
Как и все внимает молча
Речи одиночки.

А потом ты взял гитару,
Заревел белухой!
Близко к двери я сидела-
Вылетела мухой!

Было очень шумно, громко
Все в недоумении?
С любопытством заглянул
Сосед из класса пения.

Ты прости нас, странный гость,
За непонимание.
Мы к напору не привыкли
Вот и нет внимания.

Мы ведь, всё – таки, поэты
Дружим с музой, с прозой,
Нам любое отклоненье
Кажется угрозой!





Милов Александр Фёдорович,

г. Речица, Республика Беларусь



РАСПЯТИЕ



Ничего не бывает потом?..

Точно так же, как было когда-то,

Рвётся ткань, а на ней – на заплате заплата.

Воскресение?.. Будет?..

                                      Пока же распятый

Я на дыбе креста…

                                      Всех спасаю крестом.

Ничего… Только руки безумно болят,

И в своём развороте обычном, крутом,

Как мучительно,

больно как

                                               тянет земля.

Кружит голову, жжёт неземная спираль,

И виток за витком –

через муки…

Я с Голгофы…

                            увидел…

                                               прозрачную даль…

Только руки болят,

только руки.

Я бессилен и тело своё не сорву,

Но вернувшейся силою духа

Скольких мне провожать ещё

                                               к петле и рву,

И к стене, и на плаху…

                                          Но руки…

Отец мой, зачем ты покинул меня?

Меркнут краски, мутит, и уже тают звуки…

Я – огромный костёр,

в душном мареве дня

Догораю…

                                 О, если б не руки…

Тает мысль. Непослушные скачут слова.

Только боль… Я воскресну?

                                              Я буду?

                                                           Я буду!

И затих…  На плечо повалилась

глава,

И, беззвучно: «Свершилось…

Простите Иуду…»







НАЧИТАВШИСЬ ХОРОШИХ СТИХОВ



Начитавшись хороших стихов,

Дрыхнет бог в коммунальной квартире,

Всё спокойно в им созданном мире

И за ним нет ни тайн, ни грехов.

День творенья (шестой) завершён,

Мир, его сотворённый руками,

Всё содержит – и холод, и пламень,

И прекрасен, и нов, и силён.

Невозможного нет ничего,

И, земным сумасбродством увенчанный,

Он вчера лишь любимую женщину

Сам скроил из ребра своего.

А теперь вот в простынных снегах

Разметались искусные руки,

Пальцы бога, устав от разлуки,

Тщетно ищут кого-то впотьмах…

Разберись, где тут зло, где добро:

Убежала, едва изваянная,

Потерялась меж кухней и ванною.

Что за жизнь у богов окаянная!..



Ноет место,

                            где было ребро…





ТАК ЛЕГКО ПРИШЛА ЭТА РЫЖАЯ…



Так легко пришла эта рыжая,

Эта глупая и продажная,

В раздеванье своём бесстыжая,

В красках бешеных эпатажная.

Вот, взмахнув своей кистью мокрою,

Лес укрыв золотыми ризами,

Мир раскрасила тёплой охрою,

Заткала всё дождями сизыми.

И, в ветвей кружева укутана,

Отвергая краски невнятные,

Карты все, по привычке, спутала,

Разукрасив пространство пятнами.

А сама над бездонным омутом,

Позабыв свои обещания,

С отражением, грустью тронутым,

Совершила обряд прощания;

И потом, тишиной укрытая,

Пробираясь лесными тропами,

Чуть туманом седым размытая,

Побрела золотой растрёпою.

Чтобы, став совершенно лишнею,

Прошуршав по полю печальному,

Поседевшей, усталой нищею

Поплестись к Декабрю хрустальному…





Миронов Василий Юрьевич,

г. Бобруйск, Республика Беларусь



КЛАДБИЩЕ КОРАБЛЕЙ



Я сегодня стою

У заброшенной части причала,

Любопытство зевак

Пусть нечасто приводит сюда.

Я представил на миг,

Как в далёких широтах качало

Океанской волной

До измора все эти суда.

Иссечённые лбы

Кораблей под чужими ветрами,

Якорей больше нет –

Только дырка, как пуля в висок.

Были биты не раз

Вы когда–то нещадно штормами,

Виновато теперь

Упираетесь носом в песок.

И стальные бока

Не вздыхают от шквальных ударов,

Замерев навсегда,

Покрываетесь ржавой слезой.

На остывшей трубе –

Закопчённые раны прогаров,

Будто грелись углём,

Проклиная грядущий покой

Я ещё постою

У величия ржавых громадин,

Пусть окрашены в соль –

Краска смыта сто первым дождём.

Только мачты стоят

Остриём корабельных рогатин,

Небо держат пока,

Знать, и мы умирать подождём.





МАМА



Брошена немая деревушка,

Старый домик зябнет на ветру,

Как подслеповатая старушка,

Не закрытой ставней поутру

Смотрит на разбитую дорогу.

И калитка жалобно скрипит –

По тропинке к этому порогу

Почтальон приходит и молчит.

Он, вздохнув, опять пожмёт плечами,

Отхлебнёт остывший мятный чай,

И оставит снова чью-то маму

На клубок наматывать печаль.

Вечером старушка у иконы

Постоит минутку, а затем

Долго смотрит, как гнедые кони

Русого мальчонку по воде

Вдаль уносят, брызгами сверкая –

Голый всадник смотрит на неё,

И мальчишки радость неземная

Греет с фото мать через стекло.

                        …

Где теперь сынок – она не знает,

Слухом только полнится земля.

Он спешит покаяться – я знаю,

Ведь, мальчонка русый – это я…



                                               

                                                  ПЕРЕД ОСЕНЬЮ



Как по узкой дощечке –

Иду я, укрывшись зонтом,

Осторожно ступаю,

Задумчиво глядя на лужи –

Что ж, ты, лето, смутившись,

Оставило всё на потом

И ушло, будто стал я

Тебе абсолютно не нужен.



Скажешь – дало мне время,

А я ничего не решил,

Вот и осень смывает

Надежды слепыми дождями,

Скажешь – я торопился,

И как–то неправильно жил,

И за осенью ляжет

Зима навсегда между нами.

Я в хребты перекрёстков

Гляжу, опуская глаза –

В отражении луж

Я ищу изумруд светофора.

Ну, а лужа дрожит,

Как ушедшего лета слеза –

Что ж, ты, лето, прощаясь,

Не дало мне слабую фору.

Тишина – будто в клетке

Тряпицей накрыли скворца,

Пустота – как от фильма,

Который я много раз видел.

Получилось не так,

Как вымаливал я у творца,

Ты прости меня, лето,

За всё, если чем–то обидел.

Я не знаю – откуда

Придёт молчаливо потом

И злорадным укором

Сожмёт мне виски и разбудит –

Опостылая ночь

Обернётся чеширским котом –

А тебя рядом нет…

И, возможно, уже и не будет.





Я – ВСЕМОГУЩИЙ



Я могу спасти кому то жизнь,

Успокоить тех, кто был напуган,

В стену храма положить кирпич,

Подбодрить того, кто загнан в угол.



Я могу уверенность вселить

В тех, кто навсегда разочарован,

И пустыню ливнем напоить,

Сети рыбаков набить уловом.



Я могу несчастным помогать,

И с Гаврошем встать на баррикады,

Сразу три системы поломать,

И раздать соратникам награды.



Я бы мог цунами укротить,

Погасить горящие вулканы,

Без меча Горгону победить

Чистым взглядом, голыми руками.



Я бы в небе месяц надкусил,

Солнцу на ночь запретил отлучки…

Правда – вот, соседу нету сил

Одолжить червонец  до получки.





  ВОЛКИ И ОВЦЫ

               (басня)



Бьют рядами барабаны,

Истязая тишину.

У ворот стоят бараны –

Звали их на свежину.



Фейс-контроль они проходят,

Приглашением тряся,

И небрежно волку смотрят

В жутко красные глаза.



Волки молча, не свирепо

Пропускают, будто ждут –

Красный сок из белой репы

Парни позже отожмут.



Звёзды россыпью глотает,

И под утро злая ночь

Этот праздник покидает,

Унося свой голод прочь.



Только сытая отрыжка

Волчья, да бараний мех –

Означают, что пирушка

Вышла славной не для всех.



Не ходите, дам советы

Овцам – пусть меня простят,

На бесплатные фуршеты,

Где баранину едят.



ДЕД



– Женечка, покорми деда, – Настасья Петровна, увидев просунувшуюся в  дверь мордашку сына, кивнула на маленькую кастрюльку только что приготовленной овсяной каши.

Женька, так кстати подвернувшийся на кухне, чуть прихрамывая, приблизился к плите, бегло поиграл по эмалированным цветам на боку кастрюльки подушечками пальцев, словно музыкант по кнопкам саксофона – горячо!

Мама отозвалась уже из коридора:

– Скажи папе – я буду поздно сегодня.

Женя кивнул из кухни. Он помнил – у мамы сегодня премьера в театре, затем, наверное, поздравления, фуршет и всё такое. В другие времена и Женька, взрослеющий парень на пороге переходного возраста, и его отец – профессор, необычайно занятый в последнее время, ещё находили время, чтобы обязательно присутствовать на всех главнейших моментах театральной жизни ведущей актрисы драматического театра Сухомлиновой Настасьи Петровны, их жены и мамы. А ныне многое поменялось. Только вчера отец, успешный и востребованный учёный, долгие годы работающий в области космических технологий, прилетел из далёкого казахского Аркалыка, а уже в семь утра за ним пришла машина. Так что, вряд ли Женьке придётся сообщать отцу, что мама придёт поздно. Похоже, отец сегодня будет ещё позже.

Женя вздохнул. Ему тоже надолго выйти из дома было сейчас невозможно – надо смотреть деда.

Мальчик налил в большую миску холодной воды и осторожно поставил в неё горячую кастрюльку с кашей, чтобы остудить в меру. Та качнулась, как подводная лодка и стала на дно, выставив крышку с чёрной пластмассовой ручкой, похожей на перископ.

Женя внезапно представил, как в сорок втором военном году вот также на дне Балтики лежала израненная двести пятая «щука» капитана 3–го ранга Сухомлинова Петра Демьяновича – его деда. Много раз рассказывал дед о самом главном своём походе и много раз, затаив дыхание, Женька заворожено слушал эту военную историю, как в первый раз.

«Щ–205» уже возвращалась на базу после долгого, но сверх удачного похода. Потопив «Терзию Вальнер», крупный немецкий транспорт, и удачно выскользнув из клещей эсминца и сторожевых охотников сопровождения, подлодка Сухомлинова, потрёпанная глубинными бомбами, но живая и почти невредимая, с полуразряженными батареями и двумя оставшимися торпедами в запасе, легла на обратный курс.

И надо ж было случиться такому везению, что попутно вышла «щука» в хвост ещё на один немецкий транспорт – «Аркадию» и, надо сказать, была та цель куда заманчивее «Тельзии». Да, вот только догнать «Аркадию» под водой уже не представлялось возможным: не хватало ни сил, ни времени. Однако, и упускать такую добычу опытнейшему военному моряку тоже крайне не хотелось. И тогда капитан Сухомлинов принимает весьма рискованное, можно сказать – отчаянное решение и бросается в молниеносную двухторпедную атаку по открытой воде. Точный и неожиданный расчёт капитана положил обе смертельные молнии точно в середину корпуса немецкого монстра.

А вот уйти дерзкой лодке без потерь на этот раз возможности уже практически не было. В результате чудовищных разрывов глубинных бомб были повреждены кормовые рули подлодки, сорвана задрайка люка шестого отсека. Вода полностью заполнила шестой отсек, залила главный электродвигатель, начала поступать в пятый отсек. Лодка легла на дно. Началась борьба за живучесть.

Лишь спустя двое суток, после того, как стих шум винтов немецких кораблей сопровождения, искалеченная лодка смогла всплыть.

За тот поход капитан 3–го ранга Сухомлинов Пётр Демьянович впоследствии приколол на  китель главную свою военную награду – Звезду Героя.

Дед изредка показывал её внуку в хорошее настроение и Женька всегда с особым трепетом прикасался к холодному металлу пятиконечной звезды. Он очень любил деда и по–настоящему гордился им. Да и было за что. Эта привязанность была взаимной. Женька просто купался в любви и обожании своих родных. Порою, у отца, матери и деда возникали серьёзные споры – кто из них сегодня удостоится чести приготовить что–нибудь особенно вкусное для своего сына и внука.

Можно было сказать, что Женька в их небольшом семейном кругу катался, как сыр в масле. Он никогда и ни в чём не нуждался. Все его прихоти и желания исполнялись, едва он успевал озвучивать их. Казалось бы – прямая дорога к расцвету махрового эгоизма? Ан, нет. Женя рос умным, ранимым, впечатлительным, а главное – привязанным и благодарным ребёнком.

Брак у Жениных родителей случился довольно поздним. У обоих с молодости на личную жизнь просто не оставалось никакого времени. И когда, стараясь успеть в последнюю дверь последнего вагона жизни, Настасья Петровна не стала больше откладывать в долгий ящик – куда, уж, дальше–то, и смело прорубила в плотной артистической карьере свободную брешь для рождения своего первого и, видимо, единственного ребёнка, ей уже тогда было хорошо за сорок.

В высшей степени интеллигентнейшая семья учёных, военных, артистов Сухомлиновых никогда не знала материального недостатка. Но, как оказалось – всё это было не главное. Главное в семью пришло с рождением Женьки. Женька и был – это самое главное. С первых дней долгожданный мальчик окунулся в Любовь с большой буквы. Эта любовь была без границ. Эта любовь была без края.

А может быть, неимоверная любовь близких – это была компенсация за те несчастья, что подстерегли Женьку с самого рождения? Практически, одновременно с ослепительной радостью от рождения сына в семью пришла и беда, уложившаяся в три такие короткие, но страшные буквы – ДЦП.

К счастью, Женя столкнулся с не самой агрессивной формой этой болезни. Да, Женя позже остальных начал держать голову, садиться, ползать, ходить… Но! Едва проявились первые грозные признаки страшной болезни, все родные подключились на борьбу с ней единым фронтом. На такое благое дело в ход пошли и деньги: мгновенно были приглашены лучшие педиатры, неврологи, ортопеды, логопеды, психологи, реабилитологи… Немедленно была разработана индивидуальная программа, которая включала в себя все последние достижения медикаментозного и реабилитационного плана. На санаторно–курортных лечениях Женя бывал чаще, чем дома. Для постоянного ухода и наблюдения за мальчиком в первые годы его жизни была нанята нянечка с функцией массажистки в одном лице, которой сразу была выделена отдельная комната с постоянным проживанием в их огромной пятикомнатной квартире.

Столь комплексное лечение дало плоды. Но сам Женька твёрдо считал, что спас его от тяжких последствий болезни – дед, который прознал про совершенно удивительный метод лечения – иппотерапию. Пётр Демьянович привёл своего внука к своему хорошему знакомому, который всерьёз занимался лошадьми. Тот познакомил мальчика с очень спокойным и ласковым жеребцом по кличке Дунай. Очень быстро Женька и добродушное животное стали самыми настоящими друзьями. В первое время дед старательно поддерживал внука при начальных прогулках по кругу, но вскоре мальчик почувствовал необходимый контроль над своими мышцами и стал вполне самостоятельно удерживать равновесие.

Он с удовольствием приобщился к уходу за своим другом – кормлению, чистке, прогулкам. Мальчик, наверное, впервые по–настоящему почувствовал свою значимость. Ушли депрессивные состояния, выровнялась речь, от спазм нижних конечностей осталась лишь лёгкая хромота.

Не случилось и интеллектуального расстройства. Наоборот – абстрактные знания и навыки логического мышления у мальчика формировались выше среднего.

Одно огорчало – это пропасть в отношениях со сверстниками. Женя отчётливо осознавал, что его незаурядный потенциал интеллекта, взращённый на энциклопедиях, на индивидуальных дополнительных занятиях с лучшими репетиторами, на беседах с умнейшими людьми, входившими в этот дом на правах близких друзей родителей – намного превосходил уровень одноклассников и Женьке было просто неинтересно с ними.

При этом Женя почти физически ощущал окружавшую его зависть. А завидовать в конце нищих семидесятых было чему. Во времена стоимости джинсов у «фарцовщиков» на чёрном рынке, приближающейся к средней зарплате рабочего человека и, остающихся несбыточной мечтой многих ребят, Женя менял эти джинсы с непозволительной небрежностью. И каждая новая модель, не купленная на «блошином» рынке, а легально привезённая из заграничных командировок, была только круче предыдущей.

Очень крепкой занозой в сердце мальчика застряла обида на своих одноклассников после одного очень неприятного случая. Наверное, все подростки проходят в  эту пору взросления свой максимальный уровень увлечения музыкой. В эпоху официального замалчивания западной рок–культуры все «забугорные» музыкальные новости «откапывались»  тяжело. Сначала записанная с хрипящих «вражеских» голосов по приёмнику, а затем неоднократно переписанная с одного «бабинника» на другой, музыка западного рока уже просто сливалась в единый трудно узнаваемый шорох, либо наоборот – грохот и какофонию. Записанные в полуподвальных студиях гибкие пластиночки на рентгеновских снимках – это было уже богатство.

А тут в школе Женя как–то заявил к слову, что у него дома есть большие пластинки практически всех последних новомодных западных групп. Причём, не советские диски от «Мелодии», а самые настоящие «фирменные», привезённые из–за границы. После такой новости в классе повисла долгая пауза восторга и удивления. И как самый убойный факт, Женя объявил, что только что папин товарищ привёз из Англии последний диск–гигант самой группы «Битлз»! Когда первое всеобщее онемение прошло, кто–то спросил:

– А можно прийти послушать?

– Конечно! Приходите все, кто хочет, – растянулся Женя широкой улыбкой.

Захотели почти все, даже девочки. После уроков шумная ватага заспешила к нему в квартиру. Женя принял одноклассников радушно и сразу предложил всю свою фонотеку на выбор. Естественно, начали с тех самых «Битлз».

С девочками отношения у Жени более, чем дружеские – никогда не складывались. Объективно осознавая неисправимую первопричину – хромоту, Женька и сам особо не стремился приблизиться к понравившейся девчонке на более близкое расстояние, чем обычное «привет–пока». А тут, вдруг, завороженные музыкой одноклассницы, сами взглянули на него по–другому, более внимательно, что–ли. Кое–кто из них даже осмелились попросить некоторые диски взять себе домой послушать.

– Конечно. Могу дать любую. Только не «Битлз» – отец пообещал кому–то из своей учёной братии.

Когда Женя вернулся из кухни с печеньем для чая, он не обратил внимания на некий напряжённый момент в их компании. Звучала великолепная «Лестница в небо» легендарной «Лед зеппелин», все слушали, но с какими–то неестественно каменными лицами. Поставив печенье на стол, Женька плюхнулся в своё кресло и тут раздался неприятный сухой треск ломающейся под ним пластинки. Женя подскочил и поднял небрежно брошенную кем–то газету на кресло. Под ней лежали чёрные бесформенные куски винила. Это был «Битлз»…

Наступила гробовая тишина. Все быстро и дружно засобирались домой. Взять с собой какую–либо пластинку уже никто не просил. Даже обычное «до свидания» тишину не нарушило.

С этого дня в отношениях с одноклассниками наступил негласный, но окончательный раскол. Они презирали его – он презирал их.

Несмотря на самый расцвет протуберантного возраста, когда у всех молодых людей завязывались первые отношения, у Женьки и на стороне от своего класса ни с кем из девочек также ничего не ладилось. Женька не то, чтобы совсем, уж, сильно стеснялся своего прихрамывания, но сбрасывать этот минус целиком и полностью – никак не получалось. Да, к тому же, и не последнее развитие интеллекта парня автоматически дистанцировало от него девчонок, интерес которых ограничивался, лишь, последним модным писком новых юбок или слепым обожанием очередного кинематографического кумира из журнала «Советский экран».

Но, однажды и тут произошёл неожиданный сдвиг. На одной из передвижных галерей современных художников он познакомился с очень милой девочкой, которая просто протянула ему свой фотоаппарат и попросила «щёлкнуть» её у какой–то картины с очень странным сюжетом. А потом также просто протянула ему раскрытую ладонь:

– Галка.

– Женька…

И никакая хромота на сей раз не стала препятствовать их так странно зародившейся дружбе.



А деду, тем временем, становилось всё хуже и хуже. С каждым днём он начал сдавать всё заметнее. Когда дед перестал говорить, Женька понял, что лишился очень важного для себя – долгих и таких нужных ему ежедневных бесед с дедом о жизни. Женя, по–прежнему, продолжал делиться с дедом всеми своими новостями и проблемами, но вот получить какого–то мудрого совета, или просто услышать пару слов привычной поддержки от самого близкого человека – уже не мог. Дед научился звать Женьку очень странным способом – он просто вытягивал дрожащие губы трубочкой и все, кто это видел, немедленно подзывали к нему внука.

А позже случилось и самое неприятное – дед потерял рассудок. Он уже не мог нормально есть с ложки и, когда Женя кормил деда, тот неловко кривил губы и, будто придуриваясь, шумно разбрызгивал кашу или суп по сторонам. Иногда, дед приходил в ясное сознание, но со временем, приступы безумия затягивались на всё более длинные периоды.

Однажды Женька очень торопился на ранее договорённую встречу с Галкой. Он пытался как можно быстрее покормить деда перед своим вынужденным уходом и сидел у его кровати с миской и ложкой, уже переодевшись в новый прекрасный костюм. Всё шло, как обычно – Женя подавал ложку каши и дед спокойно проглатывал. Но, вдруг,  так некстати, дед с совершенно глупым видом стал фыркать губами и, поворачивая голову из стороны в сторону, разбрызгивать кашу по новой Женькиной рубашке и костюму. У Женьки на секунду что–то замкнуло в голове и он молниеносно стукнул мокрой ложкой деда по лбу…

Удар получился не очень сильным, но вызвал шок у обоих. Женька сам остолбенел от неожиданности, а дед, вдруг, замер, как мумия, пристально всматриваясь в глаза внука. Это оцепенение продлилось несколько бесконечно долгих секунд и, наконец, Женя отчётливо увидел, как в покрасневших уголках старческих век сначала появились влажные капельки, а потом из не моргающих глаз деда покатились крупные слёзы. Женя выскочил из дома. На встречу с Галкой он уже не пошёл.

Много дней Женька терпеливо ждал очередного прояснения ума у деда, чтобы попросить прощения за своё содеянное в порыве секундного гнева, но дед, казалось, оставил своё разумение с этого момента надолго. Женя потерял покой и сон. Он часами просиживал у кровати деда, кормил его и всё ждал хоть мимолётного прояснения в голове деда, чтобы покаяться. Однако, время шло, а деду становилось только хуже.

Женька изменился – из уверенного парня он, словно, превратился в постоянно молчащую побитую собаку. Совесть сжигала его дотла. Он мучился и продолжал надеяться, что минута очищения всё же наступит.

Однажды вечером Женьку встретила мама и сразу с порога воскликнула, что сегодня днём дед приходил в себя, смотрел на родных совершенно чистыми глазами и часто, как умел, с усилием складывал губы трубочкой. Это означало только одно – он звал внука.

Женька, не разуваясь, кинулся в спальню деда, схватил того за руку:

– Деда, деда–а… –  долго шептал Женька, как когда–то в детстве, приходя к тому за лаской или гарантированной поддержкой, – деда–а–а…

Он долго теребил и гладил старческую шершавую ладонь, так похожую на давно высохшую и растрескавшуюся землю.

Ничего не случилось. Дед не открыл глаз, не пошевелился, его губы не пытались сделать ни малейшего движения.

Женька вышел из спальни, совершенно бесцельно прошёлся по коридорам большой квартиры, неожиданно остановился перед своим старым футбольным мячом и, вдруг, резко со всей силы нанёс по нему сокрушительный удар! Послышался грохот рассыпающегося кусками огромного зеркала. В последний раз в осколках зеркальных брызг отразилось перекошенное диким отчаянием бледное лицо Женьки.

Ночью деда не стало.





Мирсков Николай Александрович,

г. Раменское, Московская обл.,

Российская Федерация



О БЫЛОМ



Чего на свете не видал:
В судьбу людскую вовлечённый,
Иным внимая, приземлённый,
В трёх соснах с радостью плутал.

Я видел свет и видел тени,
Друзей терял, найдя врага.
Ему краюху пирога
Отрезав, гнал собак на сене.

Иных уж нет. Бывало, в вечер,
Свет лампы старой погасив,
Судьбы коварной супротив,
Внимал, в душе поставив свечи.

Ходил я в дальние походы
И зрел нездешние края.
Заплыв далече, за моря,
Судьбу крестил с чужим народом.

Любви сиреневой усладу
В года младые испытал.
С своей вакханкой забывал
Себя и брал её в награду.

Теперь седой, в чертог я рая
Ещё, признаться, не спешу.
Ко рту я трубку подношу
Дела свои припоминая.

Признав в себе я слова дар,
Спешу прожить своё столетье.
Припомнив снова лихолетье,
Пишу к вам этот мемуар.





ДНЕВНИК И ПИСЬМО



К чернилам я перо направил
Сегодня, знаться, неспроста:
Литературного моста
Навесть конструкт себя заставил.

Покуда звёзды в вышине
Хрустальным светом осеняют
Природу сонную, порхают
В кувшине искорки на дне

И приглашают вдовль напиться,
Вожжами правлю мысли бег.
И торможенье и разбег
Подвластны мне. И мысль резвится.

Дневник. Бывало, другом чудным,
Он лампой озаряет путь.
А сколько раз меня свернуть
Он отвратил советом мудрым!

Коснувшись лиры я перстами,
Припомнил суматошный день.
Бежит строка и гонит лень
Благоговящими волхвами.

Покончив с дневником, с письмом
К зазнобе давней повозился.
Любовью в нём распорядился
И запечатал сургучом.

Но поздно. Свечку погасив,
Ложусь в постель, глаза смыкая.
Во тьме густой, не преставая,
Сверчки поют лесной мотив.





Михайлов Виталий Павлович,

г. Красноармейск, Украина



***

Я совсем ни о чем не жалею

И давно об ошибках не плачу

И все то, что сегодня имею

Сам достиг, значит что-то да значу

Смысл искал я всегда между строчек

И себя не боялся исправить

Много в жизни поставил я точек

Где не стоило может их ставить

Хоть отчалил давно от причала

Я живу, не скрывая улыбки

Только если б все начал сначала

Совершил бы все те же ошибки





***

Когда-нибудь, дай  Бог чтоб не сейчас

(От жизни никогда я не устану)

Но роковой наступит все же час

Когда перед Всевышним я предстану

И взвесив «за» и «против» на весах

Не сомневаясь ни минутой дольше

Ведь там не дураки на небесах

Определят чего достоин больше

Лишь об услуге попрошу одной

Со мною не играйте долго в «прятки»

Я человек по жизни был простой

У вас надеюсь строгие порядки

Решению любому буду рад

Особо ничего не выбирая

Решит «совет» что надо прямо в ад

Я соглашусь, закройте двери рая

Ну кто не грешен в жизни был земной

И я средь них увы не исключенье

Но только был всегда самим собой

А это тоже важное значенье

По совести старался жить вполне

И здесь у вас, все это ведь зачтется

Одно я знаю точно то что мне

Краснеть перед Всевышнем не придется





ВЕТЕРАН



Когда уснуть не удаётся,

Лежит тихонько в тишине

И болью в сердце отзовётся,

Воспоминанье о войне.

Ведь подвиг целого народа,

(Ему обиднее вдвойне)

Хотят политики сегодня,

Не зная толком о войне,

Переиначить, приуменьшить

И переделать на свой лад.

Но только верят им всё меньше,

Чем они больше говорят.

Не раз в сражениях распятый,

Прощаясь с жизнью сотни раз,

Он воевал за сорок пятый,

Огонь чтоб вечный не погас.

И говоря об этой теме,

Благодаря таким как он,

Народ славянский на колени,

Поставить вряд ли кем дано.





О ВЕРНОСТИ



Вам докажу что я почти святой,

И принципам своим не изменяю.

Хоть с третьею давно живу женой,

Любовницу при этом не меняю.

                               

                                                                                                                                             О РЕВНОСТИ



Я больше мой милый так жить не могу,

Ты приревнуешь и до подоконника.

Ведь в каждом мужчине сидящем в шкафу,

Видишь всегда ты лишь только любовника.  

                                                                                                                                   



ЗАВИСТЬ



Хоть и себе завидовать нельзя,

Жена,тебе давно понять уж нужно,

Что все-таки ты встретила не зря,

В моем лице порядочного мужа.





ПЕРЕВОД

с русского языка на украинский язык



Вечірнє    місто



А.Чанов



Вечірнє місто дощами вмите,

І мокрі крихти летять в обличчя

Чекав на зустріч я ціле літо,

Та не судилось, на серці – відчай.

І вулиць довгих тягнуть дороги,

Усі провулки тягнуть до себе

Кудись- то знову відводять ноги,

Угамувати щоб бурю в серці.

Вже ліхтарями світилось місто,

Блищить бруківка у цю годину

Згадаю знову із сумом звісно,

В своєму серці, я ту людину.

З вечірнім містом сьогодні поруч,

Але не може не хвилювати,

Сумний мій погляд, та тільки хочу,

Ці фарби міста запам’ятати







ОРИГИНАЛ



ВЕЧЕРНИЙ ГОРОД



Артём  Чанов





Вечерний город умыт дождями

И мокрой крошкой летит в лицо.

С тобою долго мы встречи ждали,

Но не сложилось – всё вдаль ушло.



И улиц длинных влекут дороги

И переулки влекут к себе.

Куда-то снова уводят ноги

Унять чтоб бурю в моей душе.



Стал фонарями освечен город,

И в этом свете блестит асфальт.

И человечек, что сердцу дорог

Опять пробудит мою печаль.



Вечерний город сегодня рядом,

Мы с ним разделим тоску свою.

Проёмы окон окинув взглядом,

Всю яркость красок я сохраню.





ПЕРЕВОД

с русского языка на украинский язык



ПРІОКСЬСКЕ МІСТО

                                          Місту Калузі



Ясна зараз в нас така погода,

Дарує свіжість ласкова ріка.

Висвітило сонце з небозводу,

Як відблисками світиться Ока.

Ця місцевість просто полонила,

Проситься сюди моя душа

Натовп крізь людський пройти ліниво,

У вулиць заблукавши віражах.

Ніби-то віконниці відкрились,

Я наче вперше бачу ці місця

Ти приокське місто, наче милість,

Приємна дуже у тебе душа.

Та нехай роки летять крилаті,

До тебе дуже тягне так сюди

В віршах  хочу тебе  оспівати,

А що рядок не сильний не суди.







ОРИГИНАЛ



ПРИОКСКИЙ ГОРОД

                             

                                        Городу Калуге

Артём  Чанов



Здесь сегодня ясная погода,

Люди ищут свежесть у реки.

Высветило солнце с небосвода

Блики на поверхности Оки.



Эта местность так собой пленила!

Вновь приехать, право, по душе.

Сквозь толпу прошествовать лениво,

Заблудившись в улиц вираже.



Будто вмиг открывшиеся ставни

Показали новые места.

Ты, приокский город, очень славный!

У тебя приятная душа.



За годами пусть летят столетья,

Пусть минуют горе и беда.

Захотел тебя в стихах воспеть я,

Не суди, коль строчка не сильна.





ПЕРЕВОД

с русского языка на украинский язык



АЛТАЙ                                          



В. Проскурякова



Пам’ятаю милий край,

З неба зірка раптом впала

Хочу знову на Алтай,

Де живе рідненька мама.

Там колись жила і я,

Там був успіх і помилки

Я забути б не змогла,

Тихий шелест довгой гілки.

Не забути це ніяк,

Й досі ще я пам’ятаю,

У дитинстві яблук смак,

Так, це саме смак Алтаю.

Я люблю свій милий край

На взаємність сподіваюсь

Ти – душа моя – Алтай

І тобою я пишаюсь!





ОРИГИНАЛ



АЛТАЙ



Валентина Проскурякова

                                                 

Вспоминаешь милый край,

С неба звездочка упала,

Я хочу к тебе Алтай,

Здесь живет родная мама.

Снова мерзлою ранеткой

Насладится не спеша,

Тихий шелест длинной ветки,

Ты,  Алтай, – моя душа!





Ошибка



Помни место, где ты родился. Однажды, когда ничего не останется, ты придешь туда и поймешь, что все – прах, а корни твои помогают крепче стоять на земле.



Он вышел из кабинета врача на непослушных, будто ватных ногах. И хотя в коридоре было многолюдно, он никого не замечал. Неуверенной, даже можно сказать какой-то рассеянной походкой он побрел к выходу. Ну, вот и все. Точка. Диагноз врача прозвучал как приговор. Приговор всей его жизни. В распахнутом кожаном пальто, абсолютно не замечая летящего на него снега, он подошел к своему белоснежному шикарному «Ауди А7», смотревшемуся особняком на фоне стоявших рядом «Жигулей», «Волг», «Опелей». Вот и все. Он опустил голову, тронутую сединой, на руль. Почему я? Почему это случилось именно со мной? Он понимал, что не будет жить вечно, ведь человек уже с самого своего рождения обречен. Но почему именно сейчас, в это время?

У него было много планов. Казалось, что впереди, ну пусть не целая жизнь, но еще достаточный отрезок времени. И вдруг как гром среди ясного неба. Бац. И все. Он резко повернул ключ в замке зажигания и выехал с больничного дворика.

Домой он приехал ближе к вечеру. Остановил машину на широком дворе, немного постоял перед огромным трехуровневым особняком и решительно открыл дверь. Дом был пуст. Он заранее позвонил по телефону и отпустил домработницу. Пройдя в большую гостиную, подошел к бару, нерешительно постояв перед выстроившимися чинно в ряд бесконечными бутылками с отменными спиртными напитками. Немного поколебавшись, он достал коробку шотландского виски «Teacher’s», которое очень любил. Бывая в Шотландии, он всегда привозил этот божественный напиток. Налив в пузатый бокал немного завораживающей жидкости, вдохнув аромат, сделал глоток. Потом решительно достал мобильный телефон и набрал номер.

-Слушаю, Павел Алексеевич? – буквально сразу ответили ему.

-Юрий Вениаминович, у меня к тебе деловое предложение.

-Я весь внимание.

-Юрий Вениаминович, ты все еще хочешь приобрести сеть моих супермаркетов или уже нет?

-Ну, насколько мне не изменяет память, вы, Павел Алексеевич, мне в резкой форме отказали, не правда ли?

-Так вот я передумал и хочу принять твое предложение. За ту же сумму, что ты мне предлагал.

На другом конце повисло молчание.

-Повторяю, я готов принять твое предложение и еще скинуть тебе 10 %.

-Это какой-то подвох?

-Ну почему сразу подвох? Ты же сам ко мне обратился с этим предложением. Так вот, я подумал и решил его принять.

-Вы не так просты, Павел Алексеевич, и поэтому я должен подумать. Насколько мне помнится, последний разговор у нас прошел на повышенных тонах. И вдруг через несколько дней вы сами звоните и предлагаете мне сделку, да еще и с 10% скидкой. Вы бы не задумались на моем месте? Я могу подумать?

-Нет. В таком случае, я предложу сеть супермаркетов Игорю Львовичу. Всего хорошего.

-Подождите, Павел Алексеевич, хорошо, я согласен.

-Ну, вот и отлично!

-Когда мы совершим сделку?

-Завтра!

Положив телефон, он снова налил в бокал виски. После третьего бокала он почувствовал облегчение. А перед тем как налить четвертый, снова взял в руку телефон.

-Николай Трофимович?

-Слушаю вас, Павел Алексеевич.

-Николай Трофимович, я по поводу своего сына.

-Я понял. Все в порядке. Все, как и договаривались.

-Вам уже передали?

-Да, конечно, нужная сумма уже у меня. Не беспокойтесь.

-Николай Трофимович, несколько изменились обстоятельства… Э, понимаете, надо сделать все наоборот.

-Не понимаю вас?

-Я подумал и решил. Пусть идет в армию. Ведь растет оболтусом. Палец о палец не бьет. Ничем не интересуется, кроме как ночными клубами, девочками, гонками на автомобилях. Живет на всем готовом у папочки за спиной. За свою жизнь не заработал ни одной копейки. А мы в свое время стремились в армию. А если кого не брали, то они себя считали людьми второго сорта, переживали. А сейчас никто не хочет служить. Я в свое время отслужил три года в морфлоте, и ничего. Так что я передумал. Пусть служит.

-Вы это серьезно?

-Вполне. А за излишнее беспокойство я вам передам столько же в денежном эквиваленте.

Он закончил разговор и налил очередную порцию виски. Так, нужно сделать еще один звонок.

-Раиса Тимофеевна? Добрый вечер. Я по поводу дочери.

-Слушаю вас.

-Как там ее успеваемость?

-Вы же знаете, все прекрасно!

-Ну да, конечно. Разве может быть иначе. Я хочу, чтобы вы серьезно и по всей строгости проверили ее по всем предметам.

-Я вас не понимаю.

-А что здесь непонятного. Она все время разъезжает по заграницам и уже отца родного не ставит в известность об этом. Она хоть иногда появляется в институте?

-Ну, иногда.

-Вот именно, иногда. Я хочу на этом поставить точку. Теперь она должна там присутствовать всегда. Она – то на неделе показа мод в Париже, то на ужине в Праге, то решила отпраздновать свой день рождения с друзьями в Лондоне. А я в свое время – днем работал, вечером – учился. И если на мой День рождения был торт, то это был большой праздник.

-Я вас поняла, Павел Алексеевич.

-Ну, вот и прекрасно. Деньга за беспокойство я вам предам.

Он отключил телефон и подошел к бару за следующей бутылкой виски.

Она была в ярости. Так и не закончив комплекс и одеваясь буквально на ходу, она выскочила из тренажерного зала и побежала к машине. Напрасно пыталась дозвониться домой. Абонент был недоступен. Альбина Сергеевна поняла: что-то случилось. Сначала ей позвонил сын, потом дочь. Нарушая все правила движения, она спешила домой. Оставив машину у ворот дома, она в расстегнутой норковой шубке влетела в двери. От увиденного она едва не лишилась дара речи.

Павел Алексеевич сидел в глубоком кресле, вытянув ноги на хрустальный журнальный столик, с бутылкой виски в руках.

-Пашенька, что случилось?

-Альба, но ведь нормальные люди вначале здороваются.

-Ты пьян? Я не могу до тебя дозвониться. У тебя выключен телефон. Что это значит?

-Ты о чем?

-Мне звонил сын, потом дочь…

-Кстати, где она сейчас, в Штатах или где-то в Азии? А сынок наш драгоценный, в каком ночном клубе сейчас отдыхает?

-Ты можешь объяснить, что стряслось? Сашка позвонил и сказал, что его завтра ждут в военкомате. Мальчик сильно напуган.

-Знаешь, я в свое время был на седьмом небе от счастья, что меня забирают служить в армию.

-Звонила Настя. Завтра она должна быть в институте. Но она не успевает, Объясни мне, я прошу тебя!

-Так это еще не все. Сеть супермаркетов я уступил Юрию Вениаминовичу. Так что с завтрашнего дня я не владелец.

-Это все? Где охрана? Прислуга?

-Сегодня я их отпустил, а завтра рассчитаю.

Альбина Сергеевна подошла к бару и налила полный бокал французского коньяка.

-Пашенька, объясни мне, черт возьми, что случилось?

-Что случилось?

-Да.

-Я решил пересмотреть свою жизнь.

-Вот как? Ну и…

-Ну и я решил, что неправильно живу. Все то, что я имею, добился не честным путем, а именно благодаря обманам, аферам, интригам, устранением конкурентов и так далее. Мы размениваем жизнь на все это. Посмотри, каких мы с тобой детей вырастили. Один прожигает жизнь в ночных клубах. Не нравится одна машина, подавай ему другую. Трижды я его забирал из милиции. Армии боится как огня. Его абсолютно ничего не интересует, кроме развлечений. А дочь? Нет такого места в Европе, где бы она ни побывала. Тусовки. Вечеринки. А ты? В кого превратилась ты? Что стало с той девочкой, какой ты была, когда мы познакомились? Раньше в твоих глазах отражалась зелень трав, а сейчас зеленые хищные огоньки под цвет долларов. Ты сейчас, как это говорят – бизнесвумен. Свой салон красоты, молодые любовники.

-Паша, что ты несешь?

-Что я несу? Разве не так все это? Мы разговариваем на языке денег. В нашем обиходе – это слово ключевое. Деньги. Деньги. Деньги. В нас не осталось больше человечности. А где делось милосердие? Не так мы живем.

-Ты решил таким образом все изменить?

-Да, я решил все изменить. Жизнь проходит в вечной погоне за наживой. Все мало. Надо еще. Какой у нас сейчас круг общения! А где-же делись те люди, с которыми мы дружили раньше? Правильно – их нет. Они остались там, в прошлой жизни. Сейчас они нам не ровня. Нас изменили деньги. Мы стали черствыми, равнодушными, стали не такими, какими были.

-Пашенька, остановись.

-Нет, Альбина. Завтра подаю на развод и уезжаю на свою родину.

Он взял недопитую бутылку виски и швырнул в барную стойку. Стройные ряды солдат-бутылок разлетелись в разные стороны, распространяя разнообразный спиртной запах.

-Ну что же, делай как знаешь, Паша.

Выговорившись, в эту ночь он заснул крепким сном. Проснувшись утром, он первым делом снова позвонил. На этот раз своему приятелю, который занимался недвижимостью. Он попросил его найти хороший вариант с квартирой в центре. Получив утвердительный ответ, он оделся и вышел во двор к машине.

Подъехав к одному из ближайших мусорников, он окликнул одного из бомжей:

-Как мне найти Костю Добрякова?

-Какая у него кличка?

-Ну, я не знаю, раньше его Добрыней называли.

-А, Добрыня… Его надо искать на окраине. Он где-то там сейчас обитает.

Он объехал еще два или три мусорника, пока не нашел одного сговорчивого бомжа, который за бутылку водки показал точное место обитания Добрыни – полуразвалившийся дом на самой окраине города. Поцарапав свои кожаные туфли об острые края арматуры, он добрался через рассыпанные кучи щебня и битого кирпича до висевшей на одной петле двери. Зашел внутрь. На ржавой кровати, застеленной каким-то тряпьем, лежал в оборванной одежде человек.

-Костя, ты? Ты меня не помнишь?

Давно не бритый, с немытой головой – в нем едва можно было признать Константина Добрякова, бывшего начинающего бизнесмена, которого он однажды так жестоко обманул. От него прежнего остались все те же добрые и доверчивые глаза.

-Это я – Паша. Ну что, признал? Собирайся, поедешь со мной.

Он усадил Добрякова на переднее сиденье, рядом с собой, и они поехали к центру города. Во дворе новостроя их уже ждал агент по недвижимости.

- Как вы и просили, последний этаж, – отдавая ключи, проговорил агент

-Этот человек с вами? – спросил консьерж, указывая на Добрякова.

-Этот человек отныне владелец квартиры в этом доме и конкретно в вашем подъезде, – ответил Павел Алексеевич.

Консьерж пропустил, недоуменным взглядом провожая элегантно одетого человека и шедшего рядом с ним бок обок другого человека, явно бомжатского вида.

-У богатых свои причуды, – подумал консьерж.

На лифте они поднялись на последний этаж. Он открыл дверь и, пропуская вперед Добрякова, сказал:

-Ну, вот я и отдал тебе долг. Теперь эта квартира твоя, как ты и мечтал, чтоб из окна виден был весь город. Я разрушил тебе жизнь, я очень сильно тебя обидел. Сейчас хочу расплатиться за это. Но это еще не все. Вот документы – отныне мой ресторан переходит тоже к тебе. Ты ведь в свое время мечтал об этом. Ну все, мы квиты, Костя. Он подал руку. Добряков медленно протянул свою грязную ладонь для рукопожатия. И потом еще долго смотрел на маленькие новенькие ключи от квартиры в своей руке.

Здание железнодорожного вокзала напоминало растревоженный улей. Прибывали и отправлялись поезда. Кто-то возвращался домой, кто-то уезжал.

Заняв место в своем вагоне, он подумал: «Когда я в последний раз ездил на поезде? Последнее время – все больше самолетом и автомобилем».

Как-то получилось символично. Он приехал покорять этот город тоже на поезде. Много лет назад, выйдя на этом же вокзале, с одним чемоданом. И, примерно с таким же чемоданом, он уезжал навсегда из этого города. Этот большой город так и не стал для него своим. Может быть еще и потому, что в том родном маленьком городишке остались его корни. Там жили его родители, остались друзья. Настоящие друзья, а не те, которые были здесь. Выгодные, как он их называл.

Поезд тронулся, оставляя навсегда позади этот непонятый отрезок времени.

Он проснулся задолго до своей остановки и смотрел в окно, узнавая свои родные и до боли знакомые места. Выйдя на перрон, он постоял несколько минут, наслаждаясь первыми лучами солнца. Здесь дома было намного теплее, чем там. Чувствовалось скорое приближение весны.

Домой он решил идти пешком. Когда он в последний раз ходил по родным улочкам? Так сразу и не вспомнишь. Если он и приезжал сюда, то все время проездом, на автомобиле. Передать деньги родителям и все… Только сейчас он понимал, что родителям важнее всего было общение. А вот его-то, как раз и не было. Все было впопыхах. И после его отъезда, старики еще долго сидели в беседке и смотрели на дорогу.

И вот теперь, увидев его с одним лишь чемоданом и без машины, на их немой вопрос он ответил:

-Я приехал навсегда.

Потом они пили чай с фирменным маминым яблочным пирогом. И когда во время беседы он спросил: «А как там поживает Люба?», услышав ответ: «Все также, и до сих пор одна», поспешил на встречу к ней. Купив по дороге ее любимые цветы, и немного постояв перед ее окнами, в которых горел теплый свет, он вошел в подъезд.

Когда она услышала условный стук в дверь (он придумал этот стук еще в детстве, тогда это был их тайный сигнал), то вначале подумала, что это ей просто кажется. Но когда стук повторился, она поспешила к двери. Он стоял на пороге, запорошенный снегом, с букетом роз…  Они проговорили до самого рассвета.

-Пашка, я все время тебя ждала. Я знала, даже нет, я была уверена, что ты однажды вернешься. И вот, видишь, дождалась.

-Ты никогда не была замужем?

-Никогда.

-Но почему?

-Потому, что ждала тебя.

-Ты отказалась от всех предложений и жила в ожидании?

-И как видишь, я не ошиблась.

-А я ошибся. Ошибся, что не приехал раньше.

Он рассказал ей все.

-Я не знаю, сколько мне отпущено Богом. Но я хочу, чтобы ты знала обо всем.

-Знаешь, Паша, самое большое счастье – что ты рядом со мной. А все те дни, что тебе отпущены, мы проведем теперь вместе.

Они теперь часто гуляли по городу, по своим старым любимым местам. С каждым новым днем чувствовалось приближение весны. Встречались со старыми школьными приятелями. Они были счастливы и совсем не думали о том, что будет завтра.

Этот звонок позвучал совсем внезапно. Он ему сразу напомнил о той прошлой жизни. Звонил его врач.

-Алло, Павел Алексеевич, послушайте меня внимательно. Произошла чудовищная ошибка. Вы здоровы.

-Что вы сказали?

-Ошибка. Вы абсолютно здоровы. Простите. Я знаю, что после этого, как теперь оказалось ошибочного диагноза, вы полностью изменили свою жизнь. Простите еще раз.

-Спасибо! Спасибо вам за эту ошибку.

-Я не понял вас, Павел Алексеевич?

-Вы знаете, благодаря этой ошибке, я полностью пересмотрел жизнь. Если бы не ошибка, то все осталось бы так, как было. Благодаря этой ошибке, я стал счастливейшим человеком. Я понял, что такое настоящее счастье, настоящая любовь, настоящая дружба. Благодаря ошибке, я стал другим. А значит, не все потеряно. Я несказанно рад, что эта ваша ошибка полностью изменила мою жизнь. Хорошо, что так случилось. А если бы этого не произошло? Что было бы тогда? Я остался бы жить в чужом для меня городе и продолжал бы общаться с чужими людьми. Как иногда поздно к нам приходит прозрение. Но хорошо то, что оно к нам приходит. Плохо, что мы начинаем задумываться о жизни тогда, когда с нами что-то случается. Как иногда все-таки полезно остановиться и переосмыслить свою жизнь.

Отключив телефон, он бросил его в урну, навсегда освобождаясь от прошлого, и уверенной походкой зашагал вперед, в новую жизнь, прикрыв рукой глаза от слепящих лучей по-настоящему весеннего солнца.

Михлин Геннадий Михайлович,

г. Хельсинки, Финляндия



ВДОВА



Сил все меньше, в душе разруха,

Тело сморщится, стану старухой,

С непокрытой седой головою

Я приду на свиданье с тобою.

Мы так просто расстались, обычно,

Наша встреча с обманом привычным

Мне казалась чудесной порою,

А пора эта не за горою.

Только море иначе решило –

На всю жизнь мою нас разлучило.

Прихожу я на берег песчаный:

Уж не твой ли баркас у причала?

Чей там смех? Я молюсь неустанно,

Каждый день, каждый час – постоянно.

Кто идет? Как знакома походка! –

Я мечтаю с надеждою робкой.

Ну, а годы проходят, уходят,

Часто кажется – вот же ты, вроде…



…ясной вешней порой иль осенней

Будет тот мой разочек последний –

Я увижу больными глазами:

Кроме волн – ничего между нами.





ЗАЖГУТСЯ ФОНАРИ



В природе будто все устало,

толкнулся сейнер о причал…

«Моряк, ты слишком долго плавал…»

На берегу закончен бал!



Гонимый болью и смятеньем,

я побреду в ближайший бар.

И там напьюсь без наслажденья,

чтобы смягчить судьбы удар.



В том заведенье дымном, пьяном

угрюмы лица – не друзья,

сосед дремучий со стаканом –

видать, такой же, как и я.



И вот, случайный собеседник

умом окажется – Сократ!

И будут гениальны бредни,

и ясно станет: он, как брат.



Зажгутся фонари и будут

лучиться, вспарывая темь,

Сократ мне аргументов груду

добротных, цепких как репей,



вдруг выскажет. А я поверю,

что все прекрасно – дай-то Бог!

Не надо всуе хлопать дверью

и убегать, не чуя ног.





СИЯНЬЕ РАМПЫ



Сиянье рампы, блики от софитов,

не то корона иль протуберанец.

Очарованье – порох для пиитов…

Старá история, как мир и танец.



А прима, публикою оглушенная,

дыша прерывисто во чрево зала,

плыла, как в космосе, завороженная,

ни о каких поэтах не мечтала.



Но ей поэт выплескивал восторги

души своей порывистой и вьюжной,

он говорил и сбивчиво, и долго

и даже пел ей голосом простуженным.



Он говорил ей, что-то там про счастье

от одного случайного касания,

о муках от жестокой женской власти,

и участи пройти через страдания.



Она моргала, будто изумленная:

«Оригинальна Ваша рифмоплётица,

однако, юноша, я не зеленая,

любви румянец больше не зальет лица».



Рукой взмахнув классическим движением,

она нырнула в лимузин огромный,

исчезнувший эфирным испарением…

И показалась жизнь поэту сломанной.



Любви навек, известно, есть отдушина.

Оправился поэт хоть и не быстро, но…

Утешился грудастой хохотушкою,

стихи читать ей было бы бессмысленно.







ЭХ, НЕ ЕЗДИТЕ, МАМА, В ПАРИЖ!



Я с тобой не поеду в Париж!

Той весной на газоне Версаля,

в муках корчась, погибла любовь.

                                    Наталия Мери (Хельсинки)



Эх, не ездите, дама, в Париж

никогда со своим «самоваром»!

«Самоваров» таких выше крыш

там, в Париже. Своих навалом.



Поезжайте в Париж налегке,

в яркой куртке, в избитых кроссовках,

с кока-колою в нежной руке

и с танцующей юной походкой.



И  тотчас Купидон прилетит,

объяснит Вам: « Страданья не вечны!

То, что в Хельсинки трудно найти,

то в Париже значительно легче».



Улыбнитесь совету под стать,

Купидон так игриво беспечен!..

Что во Франции больно терять,

то в Суоми значительно легче.



Но ведь есть и другой вариант:

Рифмоплета в дорогу берите.

Он подарит Вам огненный бант,

и езжайте в Москву или Питер.



Все дороги-пути впереди,

и предвидеть уже не сложно:

то, что можно в России найти,

то нигде потерять невозможно.



Ах, Париж! Ну и что, что Париж?





        КАК ХОРОШО НА СВЕТЕ БЫТЬ ПИСАТЕЛЕМ



Как хорошо на свете быть писателем

в халатике махровом, полосатеньком!

И в кресле восседать большом и кожаном

за письменным столом, где, как положено,

все рукописи вперемешку с книгами…

И стопочкой коньячною поигрывать.

И дым пускать, смакуя сигареты.

А рядом – секретарь полуодетая,

привычная, как песня перепетая,

но нужная вот именно для этого…



Входная дверь звонками надрывается,

очередной посланник пробивается,

в жюри зовет и манит бенефисом.

Писатель обвинит его в цинизме:

«Где строчки о наличии банкета

и цифрах казначейского билета?»



Экскурсии – понятно, что не даром! –

конвертики подносят с гонораром.

Писатель отвечает на вопросы:

«Когда писал роман, я был матросом…»

И снова кто-то бархатистым басом

поманит соблазнительным авансом…



Да, хорошо на свете быть писателем

в халатике махровом, полосатеньком!

Поглядывать на шкаф и полки с книгами

и рюмочкой коньячною поигрывать.

И, закусив отваренной телятинкой,

с верандочки глядеть полувнимательно

как там листва осенняя колышется…

И говорить задумчиво: «Не пишется!»





КОРАБЛЬ УМНИКОВ



Был очень умным капитан –

бывалый, подходящий,

но если курса он не знал,

то знал впередсмотрящий.



А так же боцман умным был.

С утра, с подъема флага

ему что делать говорил

знаток, матрос-салага.



Еще был очень умным кок,

варил он суп с горохом,

но эту пищу, видит Бог,

команда ела плохо.



Механик был машине брат,

умен на удивленье,

дым из трубы – важней наград,

важней винта вращенья.



И что особенно смешно,

был штурман-богохульник.

Он спорил все равно про что,

был дерзким спорщик-умник.



Так собрались на корабле

все умные. Однако,

найти не могут путь к земле,

в родимый порт, ребята.





ПЕРЕВОД  С ФИНСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ

Эйно Лейно (1878 – 1926)



Костры нищих



Один пришел оттуда, другой пришел отсюда,

Кто с запада, кто с севера, с востока или с юга.



Один верхом, – хоть нищий был, – на дорогом коне,

другой пешком, оборванный, с дырой на рукаве.



Различные дороги их, но лёгкой – ни одной,

кто прямо шел и правильно, а кто-то по кривой.



И вот, все к ночи встретились и разожгли костры,

и было много нас таких, чьи языки остры.



Сидели мы компанией, подобные друзьям,

болтали беззаботно мы, и Бог нам был судья.



Вино рекою – с шутками, и вовсе неспроста

одни уста спешат сменить уставшие уста.



Один поведал о ветрах. Рассказывал другой

легенды, басни о горах Лапландии родной.



Один – не мало слов с войны принес в наш обиход,

Другой – красой восточных дев разволновал народ.



Одни уста спешат сменить уставшие уста.

Звезда Полярная взошла, настало время сна.



Во мраке лес, туман накрыл, увел дорогу прочь.

В молчании задумчиво мы созерцали ночь.



Один сиротство вспомнил, мать убитую свою,

и сад, и огород, и дом, где жил он как в раю.



Кто вспомнил о предательстве подруги – эх, дела!

А кто – про грусть сердечную, что осень принесла.



А кто-то маялся в ночи от тяжести иной:

убийца мир искал душе, вымаливал покой.



Не слишком много помощи для нищих от костра,

он греет не со всех сторон – замерзнешь до утра.



Во мраке лес, туман накрыл, увел дорогу прочь.

В молчании задумчиво мы созерцали ночь.





Eino Leino (1878 – 1926)



Mieron nuotioilla



Yksi tuli sieltä ja toinen tuli täältä,

idästä, lännestä, pohjan päältä.



Yksi tuli hevosin ja välkkyvin valjain,

toinen tuli kävellen ja kyynärpäin paljain.



Eriolimatkajaeriolimäärä,

kellä oli oikea, kellä oli väärä.



Maantienvarteenmeyhdyimmeyössä,

siinä oli toiset jo tulenteon työssä.



Kohta me istuimme veljien lailla

ympäri valkean, huolia vailla.



Sanaleikit lensi ja eväsviinat kulki,

toisen suu jo odotti, kun toinen suunsa sulki.



Yksitiesikertoakevättuultenmailta,

toinen taisi tarut Lapin tunturin lailta.



Tuotiesilännestä sotasanatuudet,

tämä idän impien kuvas ihanuudet.



Toisen suu jo odotti, kun toinen suunsa sulki.

Otavasekääntyijayönhetketkulki.



Metsä oli pimeä ja tie sumuvyössä.

Ääneti tulehen me tuijotimme yössä.



Minkä tuli mielehen vielä emovainaa,

minkä mieltä yhä muisto murhien painaa.



Yksi mietti kavaluutta ystävän armaan,

toinen suri syksyä sydämensä harmaan.



Orpo itki emoa ja murhamies rauhaa,

kaikki kaipas kotia ja lapsuutta lauhaa.



Ei ole suuri apu mieron nuotioista,

toista puolta polttaa, kun jäätää jo toista.



Metsä oli pimeä ja tie sumuvyössä.

Ääneti tuhkaan me tuijotimme yössä.





Подстрочник.  «Костры нищих»

Эйно Лейно (1878 – 1926)



Один пришел оттуда и другой пришел отсюда,

с востока, запада, с крайнего севера.



Один на коне со сверкающей сбруей,

другой пришел пешком с голым локтем.



Разные были дороги, и разные по длине,

у кого были правильные, у кого  неправильные.



На проселочной дороге собрались вместе ночью,

Были и другие, которые разжигали огонь.



Вскоро мы сидели, как друзья,

вокруг огня, не зная забот.



Летали, играли слова и лилось вино,

рты одих ждали, когда другие рты закроются.



Один сведения рассказал о странах весеннего ветра,

другой легенды о вершинах Лапландских гор.



Тот принес с запада новые военные слова,

этот описание восхитительных восточных девушек.



Одни рты ждали, когда другие рты закроются.

Так это было, и минуты ночные проходили.



Лес был темным и дорога покрыта туманом.

В наступившем молчании мы наблюдали ночь.



Приходят воспоминания о покойной матери,

тяжелые мысли об убийствах в печати.



Один думает о предательстве подруги,

другой об осенней печали на сердце.



Сиротаплакал о матери, а убийцао покое,
все вспоминали дом  и тепло детства.



Не много помощи от костра нищего,

с одной стороны жара, когда с другой стороны мороз.



Лес был темным и дорога покрыта туманом.

В наступившем молчании мы наблюдали ночь.











PäiviNenonen



Звонарь
Маленькой потный шустрый звонарь,
Хоть по природе не из победителей,
Нос свой сует всюду, как пономарь,
А по субботам – в приличном подпитии.

Коль прихвастнет – так уж с пеной у рта,
Женщин щипнёт – непременно за задницу.
Но когда Пасха, с кануна поста
Ланью взбегает по лестнице в зво́нницу.

Гордость вскипает, трепещет в груди,
Пусть он и лыс, пусть и малого роста:
Старые колокола, – погляди, –
Любят, и верят ему без притворства.

Кто перезвон слышит колоколов,
Праздник  души обретет драгоценный.
Может звонарь силой духа, без слов
Так завораживать проникновенно!

Кто бы и что там ни говорил,
Кто бы ни слушал, – кому будет лишнее?
Звон колокольный благотворил,
Улица будто бы внемлет Всевышнему.

Эхом гудят перезвоны, как встарь,
Звуки летят, продлеваясь и ночью.
Маленький потный шустрый звонарь
Вспомнит про пиво, работу закончив.



Päivi Nenonen



Kellonsoittaja



Pieni hikinen kellonsoittaja,

Joka jonoissa etuilee aina,

Joka ei ole luonteeltaan voittaja

Paitsi kännissä lauantaina.



Silloin rehentelee hän suu vaahdossa,

Silloin naisia kähmimään pyrkii.

Mutta pääsiäinen kun on aatossa,

Nousee torninsa portaisiin jyrkkiin.



Ja ylpeys sykähtää rinnassaan,

Vaik on kalju ja lyhyen läntä:

Kellot ylväät nuo patinaa pinnassaan

Oottaa hiljaisina juuri häntä.



Kuka kuulee sen kellojen soidessa

Julki juhlaa taas äänin niin jaloin

Miten mitätön pikkuinen soittaja

Niitä määräilee käsin ja jaloin?



Kuka kuulee, ja onko sen väliä,

Kuka päsmäröi jossakin siellä?

Soiton edessä hiljenee hälinä.

Katu kuuntelee hartaalla miellä.



Vielä kaikuu tuo soitanto ihmeinen

Vielä väräjää pääsiäisyössä,

Mutta pikkuinen hikinen ihminen

Käy jo kaljalle tehtyään työnsä.



Подстрочник –  «Звонарь» Пяйви Ненонен



Звонарь



Маленький, потный звонарь,

Который всегда лезет без очереди,

Который по природе не победитель,

Однако, выпивает по субботам.



Когда он привирает, то с пеной у рта,

Щиплет женщин, то за задницу.

Но с кануна Пасхи,

Подниматется по крутой лестнице звонницы.



И гордость пульсирует в груди,

Хоть он и лысый и маленького роста:

Видавшие виды колокола

Ждут, притихшие, именно его.



Кто слышит этот звон колоколов,

Чувствуют праздник опять в драгоценном звуке.

Как незначительный, маленький звонарь,

Это обеспечивает руками и ногами?



Кто слышит – какая в том разница,

Кто управляет там где-то?

Перед этим звоном – все шумы затихают

Улица слушает и воспринимает.



Еще эхо разносит чудесные отголоски,

Еще они длятся и длятся ночью.

Но маленькийпотныйчеловек
Выпьет, толькопосле работы.





ПЕРЕВОД С ФИНСКОГО ЯЗЫКА



Туула Королайнен



Ангел и полицейский



Пролетал в небе Ангел, как белая птица,

и без спроса спустился во двор полисмена.

Отдыхал полицейский, большой, круглолицый.

Но случайно крылом полисмена задело.



Полицейский, известно, – Закон и Порядок,

возмутился таким нарушеньем маршрута.

Громогласен, суров – прямо, как для парада.

– Не позволю, – кричит, – оскорблений и шуток.



Вообще неприемлемо, недопустимо

находиться без санкций в  воздушном пространстве.

Пролетать хоть с посадкой, да хоть даже мимо,

это есть бандитизм, это есть хулиганство!





Засвистел он в свисток, за наручники взялся,

Только Ангел успел воспарить в поднебесье.

Ввысь глядел полицейский, грозил с получаса,

но в ответ будто слышалась тихая песня.



Полицейский взывал к небесам: – Нарушитель,

подчинитесь Закону, вернитесь немедля!

К представителю власти спускайтесь, спешите…

Но лишь перышко плавно упало на землю.









Tuula Korolainen



Enkeli ja poliisi



Eräs pikkuinen enkeli matkallaan

putosi Miettisen pihaan.

Se makasi maassa mahallaan

kun joku sitä tarrasi hihaan.



Se joku oli poliisi Miettinen,

herra Laki ja Järjestys,

se suuri ja ruma ja punainen,

se Myrsky ja Mylväys.



Se huusi: – En siedä ollenkaan

tällaista naamiaispilaa.

On tällä lennolla loukattu

kotirauhaa ja ilmatilaa.



Se etsi jo käsirautojaan

ja pilliinsä vihelsi,

kun enkeli takaisin taivaalle

mekko kurassa starttasi.



Kiljui perään poliisi Miettinen:

- Lain nimessä, takaisin!

Lojui kuralätäkön reunalla

siipisulka enkelin.





Подстрочник –  «Ангел и полицейский» Туула Королайнен



Туула Королайнен



Ангел и полицейский



Однажды, маленький ангел был в пути,

упал во дворе Миеттинена.

Тот лежал на земле животом вниз,

когда кто-то схватил  его за рукав.



А Миеттинен  был полицейский,
Господин Закон и Порядок,
Он был большойужасныйи красный,
это – Буря ионМощь.



Онзакричал:–Я не могу допустить
такие маскарадные шуточки.
Этот полет оскорбителен,
нарушает внутренний порядок ивоздушное пространство.



Он стал уже искать наручники

и засвистел в свисток,

когда ангел успел назад в небо

в запачканном платье.



Визжал полицейский Миеттинен вслед:

– Именем закона назад!

На краю лужи лежало
перо от крыла ангела.







НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ



Автор утверждает, что эпизоды и герои настоящие. Любое отклонение от реальной жизни – случайность.



        Давно это было.

– Руки вер таварич! Нови Год! Денег ест? Денег дай, я все платит!

Вообще-то была весна, но это все, что она знала из русского языка. Подобные фразы западают в душу, разят наповал. И эта сразила меня при нашем знакомстве. Чем не милашка! Ну как было не жениться, я вас спрашиваю?

Продолжение было обычное, как всегда, прозаическое. Ну, да вы все сами знаете. Работа, хозяйство, то да се…  Взаимная любовь, понятно, уважение, заботы. Бывают, конечно, недоразумения, как в любой семье. Вот однажды вижу, в холодильнике старая еда. Я говорю:

– В холодильнике старая еда, следить бы надо, что у нас в холодильнике. Хозяйка, называется.

– Кушай, кушай, у тебя аппетит, вот ты и кушай, – отвечает, не отвлекаясь от телевизора.

– Может, собаке дадим?

– Что?! – встрепенулась, вскинула брови жена. – Да ты просто Гитлер! Я не могу дать собаке такую несвежую еду!

«Она так любит животных!» – умиляюсь я. Что здесь плохого?

Когда я ходил в CITYMARKET, я получал список продуктов для закупки:

– хлеб белый

– хлеб черный

…

и т. д., и т. д.

Но заканчивалось всегда пунктом:

– авто

Я сначала воспринимал это как шутку на финский манер: не уместно, мало логики, много тягомотины. Потом я устал воспринимать это как шутку. Потом пытался много раз втолковать ей, что «денег не ест». Потом попытался втолковать, что в продовольственном магазине автомобилей вообще не продают. Она, безусловно, это понимала. Или притворялась, что понимала. Продолжала настойчиво дополнять к списочку: «авто». Потом я перестал обращать на это внимание. Глупая женщина!  Если бы у нее под прической было столько же, сколько за пазухой… Э-э, да что там говорить, хотя бы половина!

Но в один из дней все свершилось, словно взведенная пружина лопнула. Я всегда мечтал купить удочку и уйти в долгосрочный отпуск по усталости, но неожиданно для себя купил автомобиль. Жена была очень довольна собой, даже сварила картошку «в мундире» и поставила к ужину бутылку «FINLANDIA», –  чистый продукт,  –  свой материальный  вклад. Получился вполне обильный стол «финской кухни».

На следующий после этого необычайного события день, когда я развернул  в продовольственном магазине записку с перечнем продуктов для закупки, то последним пунктом прочитал:

– бриллиант

Вот такая глупая женщина.

Но знаете, что-то в этом хоть и мистическое, но есть. Путь к благосостоянию что ли?

А в списке на покупку продуктов в магазине последним пунктом теперь числится: «собственный дом». Но это даже она, «горячая финская» погорячилась, считаю.



***

Годы шли, мы воспитываем дочку. Дочка растет, и все бы хорошо, но пристрастилась по вечерам смотреть по телевизору передачи для взрослых. То есть для очень взрослых, но еще не очень старых, для тех, кто еще не в ауте. Чересчур уж познавательные программы. Я говорю: «Доченька, неужели это интереснее, чем «Вини Пух», «Ну, погоди!» или «Барон Мюнхгаузен»? А она мне: «Конечно интереснее, здесь есть правда жизни. Голая, неприкрытая правда жизни». Я не сдержался: «Какая ты все же глупая девочка!» А она мне: «Это у меня по наследству, папа». Я изумленно посмотрел на жену. «А чего ты на меня-то смотришь? Как что, так сразу я!» – парирует она моментально. «Да! Мама-то тут причем?»  – ставит точку девочка.

Немая сцена. Во какая у них женская сцепка! Почувствовав шаткость своего положения в семейной иерархии, я пробормотал, как провалившийся на экзамене студент:

– Знаешь, доченька, я, кажется, ошибся. Ты не такая уж глупая. Даже, пожалуй, наоборот, очень умная девочка, вдумчивая, одаренная, развитая… Хочешь мороженое?

– Конечно, папочка, я тоже, кажется, ошиблась, не все же у меня так плохо с наследственностью, – спокойно и назидательно ответила доченька, не отрываясь от телевизора.

Да уж, это точно. С наследственностью у нее все понятно. Теперь тоже пишет мне памятки для покупок:

– конфетки

– сахарное печение

– шоколадка

– бананчики

– мороженое…

А в конце всегда:

– и что-нибудь вкусненькое

Воспитываю, дочку, воспитываю! А как же, важная и приятная обязанность. Проявляю активное участие, просвещаю во всех жизненных вопросах.

– Не играй едой за столом, – учу я.

Но хлеб падает на пол и, понятно, повинуясь закону бутерброда.

Мы встречаемся глазами. В ответ на суровое выражение моего лица, дочка обиженно изрекает:

– Ты не любишь меня!

Я сразу понимаю, что не прав. Потому что детям надо давать полную свободу поведения.

А вот, например, о деньгах.

Однажды я пересчитывал наличность в кошельке. Дочка воскликнула:

– Папочка, какой ты богатый!

Я, понятное дело, воспрянул. Ну как отказаться от возможности втолковать подростку фундаментальные финансовые понятия? Многозначительно вздохнув, я стал ей добросовестно объяснять, что это, мол, не те деньги, доченька!  Этих денег хватит на еду, на одежду, за квартиру заплатить, за телефон, на карамельки, на мороженое… Но этих денег не хватит на большую красную машину, которую, ты хочешь, чтобы купил папа, на собственный дом, на путешествия на Гавайские острова, на праздники каждый день…

Дочка слушала, слушала и говорит:

– Папа, ты такой скучный, такой зануда! Мамочка, и где ты только нашла себе такого первого мужа?



***

Сподобился я после немалых лет работы купить приличную машину. Машина, что называется, смотрелась. Дочка, как увидала мое приобретение, говорит:

– Папочка, ты должен теперь иначе одеваться, чтобы выглядеть соответственно рядом с такой машиной.

Ну как я мог пропустить момент для воспитательной речи? Я авторитетно продекламировал:

– Не машина красит человека, а человек красит машину. – Потом задумался:  не перепутал ли, чему учили комсомол и школа? – А может наоборот, – неуверенно закончил я проповедь.

– Папа, ты это кому говорил? Только что. – И посмотрела по сторонам. – Это о чем? Я не понимаю тебя.

Ну конечно, как ей понять! Не жила она в ауре алых флагов, пионерских линеек и комсомольских собраний. Как-нибудь соберусь духом, вспомню точнее, втолкую ей. Потом. Пусть окрепнет психологически.

Я ей много рассказываю о прошлом, о моих и ее, естественно, родственниках. Как-то по случаю показывал я дочке свои старые черно-белые фотографии, там ее бабушка и дедушка молодые еще.

Дочка спрашивает:

– Папа, а когда мир был черно-белым?

Я обрадовался вопросу. Тут я на коне!

– Доченька, мир всегда был цветным, солнечным, ярким, красочным и радостным. А дело в том, что прогресс вообще и техника фотографии в частности очень шагнули вперед. Если мы с тобой посмотрим…

– Ой, только не напоминай мне о технике и, заодно, о физике с математикой. Не порти мне каникулы.

Каникулы – святое время школьника! Трогать нельзя.



***

А вот однажды дочка сказала:

– Хочу черепашку!

– А может крокодила или удавчика пятиметрового? – иронически пошутил я.

– Хочу черепашку. Они в Казахстане живут.

– Их нельзя провозить через границу. Таможенные, санитарные ограничения. И вообще, у нас уже есть кошечка и собачка.

– Хочу черепашку. Из Казахстана.

«Что за причуды в голове подростка?» – подумалось мне.

Ладно, привез дочке черепашку. Мужеского пола, как сообщил продавец.

Дочка сказала:

– Это Франклин.

– Почему Франклин?

– А сам не видишь? Это Франклин! – твердо повторила дочка.

А у дочки есть подружка, лучшая подружка. Лучшая подружка увидела Франклина и обомлела:

– Ой, я тоже такое хочу! – и так жалобно посмотрела на меня, что я понял: надо везти черепашку второй раз. Сердце не камень!

Привез я вторую черепашку. Дочка сказала:

– Это Фрези! Жена Франклина. Их нельзя разлучать.

– Эта черепашка для твоей подружки, не будешь же ты ее обманывать? – возразил я.

– Это Фрези, жена Франклина, их нельзя разлучать. Не отдам!

Я понял, что придется везти черепашку в третий раз. Чего не сделаешь ради воспитания в детях любви к животным! Хорошо, что другие лучшие подружки не видели, а то пристраститься можно было бы к перевозке через границу черепашек. А ведь закон суров!



* * *

До сих пор я все еще пытаюсь разыгрывать из себя воспитателя. Памятуя, что надо прививать детям стремление к чистоте и порядку, я делал дочке критические замечания. Ну а как иначе? Порядок должен быть во всем. А тут вдруг дочка туфлю (одну туфлю!) найти не могла. Целый месяц я спрашивал: «Где туфля?» Сгинула туфля, нету – и все! Потеряла. Наконец, когда мы все были уже совершенно уверены, что эта несчастная туфля не найдется никогда, дочка спросила:

– Что мне делать с одной туфлей?

– Да выброси, чтобы глаза больше не мозолила!

А что еще я мог сказать? Выбросили. А через день вторая туфля нашлась. В дочкином шкафу под нижним бельем залежалась.

– Нельзя же в таком состоянии содержать свою комнату. Ты как свинка, посмотри! – сделал я ей выговор.

– Нет, – отвечает, – это вы мама-свинка и папа-свин. А я поросенок! Что я должна теперь делать со второй туфлей?

– Выбрасывай, – отвечаю.

– Вот видишь, папа, тебе бы все выбросить. Это ты сам виноват!



* * *

По мере взросления у дочки появилась задумчивость, замкнутость. Глаза будто вовнутрь глядят. Мысли витают в недосягаемой для родителей высоте.

– Доченька, мы тебя просили, ты сварила папе с мамой кофе? – как-то спрашиваю.

– Да, – отвечает. А через пару секунд: – Папа, ты чего спросил?

Эх, молодежь! Возраст такой – бывает. Иногда все-таки она очень внимательно меня слушает. Я ведь ей обыкновенные, умные вещи втолковываю. Надо, мол, получить хорошее образование. «Ты ведь хочешь учиться в Университете? Вот видишь, – правильно, молодец. И специальность хорошую получить, чтоб не как на каторгу ходить на работу». В глазах дочки озабоченность взрослого человека, задумчивость. По лицу вижу, что понимает. Жду с интересом – что ответит? А она:

– Папа, у тебя жевательная резинка найдется?

Понятно, разговор пошел после этого по другому руслу. Разочаровался и осерчал я маленько.

– Доченька, как ты выглядишь, как одеваешься! Неужели у тебя нет джинсов поновее? Смотри, совсем истрепались, истерлись на заднице и на коленках.

– Папа, ну ты абсолютно не в теме! Это же новые джинсы, самые модные сейчас. Супер!

– Супер? И сколько же стоит такой «супер»?

– Папуля, зачем тебе это знать? Побереги свои уши, подумай о давлении, об аритмии. Дыши глубже! И не крутись, пожалуйста, в прихожей. Видишь, мне уже выходить.

– Вот интересно, неужели на минуту раньше не могла собраться?

– Так это я и есть на минуту раньше, папа! Пока!

И выпорхнула из дверей.

«Кто кого воспитывает?» – риторически вопрошаю я себя мысленно. Мне кажется, что как-то незаметно мы давно уже поменялись с дочкой ролями.