Семиколенова Лариса Вячеславовна,
г. Самара, Российская Федерация
ПИСЬМО ТАНКИСТА
Здравствуй, Варенька! Это письмо
Ты уже не получишь, как видно.
Танк из боя я вывести смог,
Но изранен… И очень обидно,
Что так мало я сделать успел -
Оскверняют враги нашу землю.
Поле, где хлебный колос поспел,
Принимает другие посевы.
Мы колонну громили вчера.
Но, пробив боевую машину,
Разорвался фашистский снаряд.
И погиб мой напарник Василий.
Под покровом ночной темноты
Танк укрыть удалось в тихой роще.
И берёзу венчают кресты -
Где покоится друг и помощник.
На планшете лежит твой портрет.
Я гляжу на него – и мне легче.
Пусть дойдёт мой последний привет!
Время горе, родная, излечит.
И отстроят ещё города,
И сады возведут ещё краше.
Варя, милая, помни всегда,
Что погиб я за родину нашу…
—-
Голос мёртвых тревожит покой,
Открывает военные тайны.
И под Вязьмой в местечке глухом
Танк однажды был найден случайно.
На водительском месте – планшет,
Фотография девушки, письма…
И последний предсмертный привет
Лейтенанта, героя, танкиста.
ЧАЩЕ СМОТРЮ Я В НЕБО
Жизнь, намотав спирали,
Двигается к причалу.
Мир – тот, что был без края,-
Съёжился кляксой малой.
Всё, что казалось важным,
Вдруг потеряло цену.
Стали уже не страшны
Близких людей измены.
Стали смешны их дрязги,
Козни – наивно-мелки.
Жизнь посрывала маски,
Тайные вскрыла метки.
Чаще смотрю я в небо,
Где огонёчком малым
Либо снежинкой нежной
Путь свой начну сначала.
СОХРАНИ СВЕЧУ МОЮ
Из глубин вселенской пустоты
Не гаси, Всевышний, наши свечи.
Пусть цветут весенние цветы,
Соловьи встречают песней вечер.
Отгорает наша жизнь костром,
Но уже растёт малыш на смену.
Забеременеет вновь зерном
Та земля, что предавалась тлену.
Помолюсь за тех, кого люблю,
За детей, за мир на всей планете.
Сохрани, Всевышний, я молю,
Ты свечу мою. Пусть дольше светит.
КОБЕЛИНАЯ ИСТОРИЯ
Щенком меня ласково кликали “Максик”.
Хозяйка попалась хорошая, кстати.
Её приучил я гулять регулярно,
Готовить мне кашу, ходить справа рядом,
Чесать мою шерсть, покупать мне игрушки
И лапу чтоб все подавали подружки…
Но девочка взрослою, видимо, стала,
И в доме мужчина стал жить постоянно.
Чудные вы, люди! Смешные вы, право!
Неужто вам прозвищ людских было мало?
Представьте: его, как меня, кличут Максом.
(Комедия как бы не встретилась с фарсом!)
Хозяйка кричит: “Макс, не надо грызть тапки!”
“Стой смирно, пока я не вымою лапки!”
“Эй, Макс! Марш домой! Прекрати свои штучки!
Не смей подходить к этой рыженькой сучке!”
… И в спину хозяину бабки косятся:
“Кобель! Как бы Таньке одной не остаться!”
ЗАПИСКИ ШОППИНГОМАНА
Иным настроенье подымет винцо…
Получше узнала я допинг:
Не кофе с конфетой, не серьги-кольцо,
А “стрессоснимательный” шопинг.
Сначала найди подороже бутик,
Зайди, присмотри, для примера,
С десяток (не меньше!) вещичек (весь шик!),
Бери, но… другого размера.
Затем абонируй кабинку на час
И строго, со знанием дела,
Изъяны в одежде пусть ищет твой глаз,
Капризы высказывай смело:
Здесь клапан ни к месту, тут морщит рукав,
Цвет кофточки слишком вульгарен…
Умаявши всех, вещи две отобрав,
Готовь новый фокус в подарок.
У кассы, небрежно раскрыв кошелёк,-
(Кассир улыбается мило!
Сейчас вместо радости словит он шок.)
Ты ахнешь: “Кредитку забыла!”
КОРОЛЬ СЕГОДНЯ БЫЛ НЕ В ДУХЕ
Наше душевное спокойствие или смятение
зависят не столько от важнейших событий
нашей жизни, сколько от удачного или
неприятного для нас сочетания житейских
мелочей.
(Франсуа Ларошфуко)
Тревога нынче в королевстве.
Придворные уж сбились с ног:
Ни уговорами, ни лестью -
Угодным стать никто не смог.
И был на псарню завтрак отдан,
А повар выгнан из дворца.
Портной пошил костюм немодный -
Ждала отставка молодца.
Не угодила королева:
Как фрейлины её галдят,
Судачат много эти девы,
Суют свой нос во всё подряд!
Указ отложенный подписан:
“Казнить, помиловать нельзя!”
Затем военных дел министра
Немедленно король призвал…
Светлейший нынче был не в духе:
Рвал и метал сегодня он.
А виновата просто …муха,
Что прервала монарший сон.
Красимир Георгиев
СОЛДАТСКИЕ МАТЕРИ
(Перевод с болгарского)
Моей маме
Сердце у вас переполнено ласкою.
Столько добра в вас и столько любви!
Стойкие женщины, мамы солдатские,
Кланяюсь низко я вам до земли.
Трепетно вы открываете письма -
Краткие весточки от сыновей.
Нежно целуете, в сердце храните
Строки, что красочных песен нежней.
Добрый волшебник, пришедший из сказки,
Каждую ночь дарит чудные сны:
Рядом ваш сын, ваш любимый солдатик,
Жив и здоров, его ангел хранит.
Сердце у вас переполнено ласкою.
Столько добра в вас и столько любви!
Стойкие женщины, мамы солдатские,
Кланяюсь низко я вам до земли.
ОРИГИНАЛ
Красимир Георгиев
ВОЙНИШКИ МАЙКИ
На майка ми
Вие сте така добри и близки,
пролетно усмихнати, обичащи.
Горди майки, майки войнишки,
колко много в обичта си приличате!
С трепет, плахо гледате писмата,
малките писма от синовете.
Те са цялата любов в сърцата ви,
те са приказно красиво цвете…
И като в онази стара приказка
всяка нощ вий чуден сън сънувате:
Своите добри деца, войниците,
как целувате, целувате…
Вие сте така добри и близки,
пролетно усмихнати, обичащи.
Наши майки, майки войнишки,
колко много в обичта си приличате!
Подстрочник
Солдатские матери
Моя мама
Вы так хорошо и близко,
Весна улыбаясь, любящий.
Гордые матери, матери солдат,
сколько в любви, так!
С трепетом, робко глядя письма,
строчные буквы от детей.
Они все любовь в ваших сердцах,
они сказочно красивый цветок …
И в этой старой сказке
каждый вечер вы прекрасная мечта мечты:
Его хорошие дети, солдаты,
как целоваться, целоваться …
Вы так хорошо и близко,
Весна улыбаясь, любящий.
Наши матери, матери солдат,
сколько в любви, так!
Однообразно прожила я зиму
(Перевод с украинского)
Леся Украинка
Однообразно прожила я зиму.
Весна вослед идёт неотвратимо,
Но у меня всё та ж одна пора.
И время для меня, видать, застыло,
Как по теченью лист плывёт уныло.
ЧуднАя жизнь. Живу иль умерла?
И если б только сердце временами
Живая боль насквозь не пронимала,
Не знала б я: действительно жива
Иль мнится жизнь за грёзами и снами.
И весь мой мир – пространство меж стенАми…
Там, за окном, иная жизнь слышна.
Шумит-гудит, вступает громко в споры,
Повозок скрип, людские разговоры,
Звонки трамваев, паровозный свист
В одно слились тревожащее соло,
Как тремоло в сюите оркестровой,
И день и ночь та музыка звучит.
Как шумен мир за окнами моими!
Но я его не знаю. Только видно
Мне из окна резных ворот кусок
Да тополёк из городского сада,
Сквозь ветви звёзды редкою наградой,
В проём оконный неба лишь чуток.
Мелькали прежде за окном снежинки,
Узором стёкла серебрили льдинки -
Такими знала признаки зимы.
Весна пришла, и звёзд не стало видно,
Доносит ветер щебет соловьиный
И робкий шорох листьев молодых.
Жалею ль я, что встретилась с весной?
Любовь и юность длились так недолго.
И всё ушло, чем красен век убогий.
Всё это было. Только за окном…
Текст оригинала
…Так прожила я цілу довгу зиму.
Зима минула, і весна настала,
Для мене все однакова пора.
Мій час пливе собі так тихо-тихо,
Як по ставку пливе листок сухий.
Чудне життя… якби часами серце
Живим жалем і болем не проймалось,
Не знала б я, чи справді я живу,
Чи тільки мріється мені життя крізь сон.
Стіни чотири тісно оточили
Мене навколо: се ж увесь мій світ.
Там, за вікном, я чую, світ інакший
Шумить-гуде, веде свою розмову.
І туркіт повозів, і людські голоси,
Дзвінки трамваїв, гомін паровозів
Зливаються в одну тремтячу ноту,
Мов тремоло великої оркестри.
І день і ніч гуде ота музика.
Який шумливий світ там за вікном!
Та я його не бачу. Тільки й видко
Мені з вікна шматок різьби на брамі
Та ще тополю із міського саду,
Крізь неї часом зіронька світила.
Ще видко неба стільки, що в вікні.
Тепер я знаю, що весна надворі,
Бо соловейки здалека щебечуть,
Лунає гомін листя молодого,
І крізь тополю вже зорі не видко.
Раніш я знала, що була зима,
Бо миготіли за вікном сніжинки
Та срібні візерунки на шибках.
Оце мені уся пори признака…
І жаль мені, і думаю я з жалю:
Та чи не так, як от тепер весну,
Я бачила кохання, й молодощі,
І все, чим красен людський вік убогий?
Те все було, та тільки за вікном.
Подстрочник
… Так прожила я целую долгую зиму.
Зима прошла, и весна наступила,
Для меня все одинаково пора.
Мое время плывет себе так тихо,
Как по пруду плывет листок сухой.
Странное жизни … если бы временами сердце
Живым сожалением и болью НЕ проймалось,
Не знала бы я, действительно я живу,
Только мечтается мне жизнь во сне.
Стены четыре тесно окружили
Меня вокруг: это же все мой мир.
Там, за окном, я слышу, мир иной
Шумит-гудит, ведет свой разговор.
И туркит повозок, и человеческие голоса,
Звонки трамваев, шум паровозов
Сливаются в одну дрожащую ноту,
Как тремоло большой оркестры.
И день и ночь гудит эта музыка.
Какой шумный мир там за окном!
Я его не вижу. Только и видно
Мне из окна кусок резьбы на воротах
И еще тополь из городского сада,
Сквозь нее время звездочка светила.
Еще видно неба столько, что в окне.
Теперь я знаю, что весна на улице,
Потому соловьи издалека щебечут,
Раздается шум листьев молодого,
И сквозь тополь уже звезды не видно.
Раньше я знала, что была зима,
Потому мелькали за окном снежинки
И серебряные узоры на стеклах.
Вот мне вся поры признака …
И жаль, и думаю я из жалости:
Но не так, как вот теперь весну,
Я видела любовь, и молодость,
И все, чем красен человеческий возраст убогий?
То все было, и только за окном.
000087
Последний Рождественский вечер
(Перевод с польского)
Валентин Валевский
Любуюсь вновь тобой.
Я вижу стан и плечи.
Игра или любовь…
Рождественская встреча.
Не скрою в этот час
Своё я восхищенье.
Горит любви свеча
Последние мгновенья.
Не нужно лживых слов.
Ведь под покровом ночи
В счастливую любовь
Поверить сердце хочет.
И будет райской ночь.
Отринув наважденье,
К другому ты уйдёшь.
Не будет продолженья.
Салют взрывает мглу,
И в праздничном сиянье
Останусь я в плену
Последнего свиданья.
Оригинал
OstatniakolacjawBozeNarodzenie
Валентин Валевский
Znowwidzepostactwa,
Sylwetketwaiplecy.
Wtymmiloscznowagra
INarodzeniaswiecy.
Niepatrzecmiwtenczas,
Nieukrycpodwrazeniem,
Zejestjuzpewienznas
Porazostatni… mgnieniem…
Porzuciszmniebezslow,
Leczbedziedzienmilosci…
Uwierzewklamstwoznow –
Wkolacjewzajemnosci.
To bedzie raj wsrod roz,
A potem, klniac swietego,
To na nic zgnieciesz juz
I pojdziesz do innego.
Ostatni huk i szmer
Sztucznego zlego ognia
Utrwali w sobie skwer,
Co widac z mego okna.
Подстрочник
Последний ужин на Рождество
Валентин Валевский
Еще раз увижу твою характер,
Твой силуэт и обратно.
В этом любовь к новой игре
И Рождение свечи.
Не смотрите на меня на этот раз,
Не спрятаться в страхе,
Потому что есть уже некоторые из нас
В последний раз … мигают …
Отказаться от меня без слов,
Но день будет любить …
Поверьте ложь снова -
Вечером взаимности.
Это будет рай среди роз,
И потом, klniac святой,
Это не больше давка
Я пойду к другому.
Последнее рев и шум
Искусственный неправильно огонь
Увековечена в каждом квадрате,
Что вы можете увидеть из моего окна.
Сердечная Любовь Сеогеевна,
г. Смоленск, Российская Федерация
***
Ну, подумаешь, осень! Не первая.
Мы таких уже сколько видали!
Да, капризная, вздорная, нервная,
Но какие просторы и дали!
А какие глубины с высотами,
А ветра… А дожди… А туманы!
А колоды с янтарными сотами!
С желудями какие карманы!
Вот подумаешь, осень, и хочется
За грибами бежать спозаранку,
За пригорок, где прячется рощица,
Вся нарядная, как на гулянку.
И брести по болоту за ягодой.
Или просто сидеть на крылечке,
Любоваться последнею радугой,
А потом согреваться у печки…
Да… Подумаешь, осень, и кажется,
Что сдаваться судьбе ещё рано:
Всё пройдёт, утрясётся, уляжется,
И затянутся старые раны.
Пусть капризная, вздорная, нервная,
Но какие сулит перемены!
Ну, подумаешь, осень. Не первая.
Мы дождемся весны непременно!
В ВИТЕБСКЕ
Я шагаю, шагаю по улице,
Где когда-то шагал Шагал.
Небо хмурится, хмурится, хмурится:
Ты прошёл и меня не узнал.
Ноги вязнут в асфальтовой площади,
Потемнело внезапно в глазах,
И мелькают зелёные лошади
В золотисто-седых облаках…
Я бреду через непонимание,
Где так долго блуждал Шагал,
Я в бреду, я на грани отчаянья:
Ты прошёл и меня не узнал.
В горле ком, под ресницами горсть песка,
Я беззвучно и дико кричу,
Но навстречу – прохожий из Витебска,
Он летит, и я тоже взлечу!
Я летаю, летаю над городом,
Где когда-то летал Шагал.
Та же речка и церковь, и синий дом.
И пускай ты меня не узнал.
Петухи раскричались не вовремя,
Толь к дождю, то ли к новой беде?
Но вишнёвая лошадь несет меня
От отчаянья к синей звезде!
УБИТЬ ЛЮБОВЬ
А было любви – немерено,
Но ты убивал намеренно,
А ты убивал нечаянно.
Я сопротивлялась отчаянно.
Потом надоело, наверное,
Капризная стала и нервная.
Страдала? Конечно, страдала.
Но тоже любовь убивала:
Разбрызгивала, размазывала,
Развизгивала, разбрасывала,
Раскрикивала, расплакивала,
Растискивала, растаcкивала…
А то, что мы любим – забыли.
Убили любовь… Убили.
2.
Меня так просто не убить:
Я тварь живучая!
Я вам сумею отомстить!
Я вас помучаю!
Ах, как вы будете страдать,
Как дико маяться!
Смогу обоим наподдать,
С меня-то станется!
Вы будете гореть всегда
Огнём желания.
Вам не помогут ни года,
Ни расстояния,
Ни встреч случайных кутерьма,
Ни “отношения”,
Свобода ваша – вам тюрьма
За прегрешения!
А если станет отпускать,
(Друзья, свидания…)
Уж я сумею отыскать
Воспоминания.
Они обрушатся все враз
Живой лавиною,
И с ними станет жизнь у вас
Невыносимою!
А я ещё повременю.
Лет десять с хвостиком.
И вас опять соединю.
Весной. Под мостиком.
А вот тогда поговорить
Всем нам и следует,
Возможно ли Любовь убить,
И что последует…
ЭВОЛЮЦИЯ ЧУВСТВ
Фанфары. Платье. Два кольца.
Люблю! Люблю! Люблю! Люблю!
Не в настроенье «с утреца».
Терплю. Люблю. Люблю. Люблю.
Сказал, ночует у отца.
Терплю. Терплю. Люблю. Люблю?
Всё чаще – запашок винца.
Терплю. Терплю. Терплю. Люблю.
Скандалы, ссоры без конца.
Терплю. Терплю. Терплю. Терплю.
Помады след на пол-лица.
НЕ-НА-ВИ-ЖУ!
ПРИГЛАСИТЕ
Пригласите танцевать, что ли…
Ну а как же вас зовут? Коля?
Ты мне нужен-то сейчас только,
Чтоб меня приревновал Толька.
Обнимай, давай, меня крепче.
Он ей что-то на ушко шепчет.
Толька вздумал навострить лыжи!
Ты прижмись ко мне сильней, ближе!
А теперь в глаза взгляни томно.
Что же ты у нас такой скромный?
И вздыхай, давай-ка, без фальши.
Поглядим, что будет там дальше…
А теперь целуй меня страстно:
Вдруг ему ещё не всё ясно!
Ну-ка, ну-ка, поцелуй снова…
Ах, какой же ты, Колян, клёвый!
Ну и, судя по всему, любишь.
Ах, какой же ты жених будешь!
И зачем мне этот франт Толька?
Буду я любить тебя, Колька!
ХВАТИТ
Ну, хватит вам о звёздах, о Луне…
Ну, надоело! Просто надоело!
Плотнее прижимайтесь-ка ко мне.
Пора уже про тело и про дело.
Где вы живёте? С кем? Каков доход?
А есть долги? Кредиты? Алименты?
А рыбки, птички, пёсик или кот?
Умеете вы делать комплименты?
А вы храпите? Как насчёт поесть?
А назовёте мать мою родною?
Куда же вы? Ещё вопросы есть!
Эх, надо бы про звёзды под Луною…
У СТОМАТОЛОГА
Бормашина – перфоратор,
Нет, отбойный молоток.
Трактор. Танк. Нет! Экскаватор.
Нет – асфальтовый каток!
Стоматолог сам не лучше:
Привидение, вампир!
Вурдалак! Нет, даже круче!
Вон, перчатки нацепил!
Руки, словно осьминоги;
Гадкий, мерзкий, хищный спрут!
Пальцы – скользкие миноги.
Ну, не зря ж тут так орут!
Глазки – иглы, спицы, стрелы!
Вот что значит “мандраже”…
– Всё прекрасно! Зубы целы.
Вы свободны. – Как? Уже?
Ах, ты ласточка-касатка,
Ах, ты, добрая душа!
Перетрусил я порядком…
До чего ж ты хороша!
Глазки звёздами сверкают,
Ручки – рыбоньки в пруду,
Пальцы бабочкой порхают…
Яктебеещёприду!
000059
Inmemoriam
Жак Превер
Inmemoriam
Ilestinterditdefairedelamusiqueplusdevingt-quatreheuresparjour
Cafiniraparmefairedutort
HierausoirunHindouamnesique
amistousmessouvenirsdansunegrossebouleenor
etlaboulearoulй aufondd`uncorridor
etpuisdansl`escalierelleadegringole
renversantunmonsieur
devantlalogedelaconcierge
unmonsieurquivoulaitdiresonnomenrentrant
Etlabouleluiajetetousmessouvenirs а latete
etiladitmonnom а laplacedusien
etmaintenant
mevoilа tranquillepourunbonpetitboutdetemps
Ilatoutprispourlui
jenemesouviensderien
etilestpartisanglotersurlatombedemongrand-purepaternel
lejudicieuxeleveurdesauterelles
l`hommequinevalaitpasgrandchosemaisquinavaitpeurderien
etquiportaitdesbretellesmauves
Safemmel`appelaitgrandvaurien
ougrandsaurienpeut-etre
ouicestcelajecroisbiengrandsaurien
ouautrechose
est-cequejesais
est-cequejemesouviens
Toutcafutilitesfondsdetiroirsmiettesetgravatsdemamemoire
Jeneconnaispluslefinmotdel`histoire
Etlamemoire
commentest-ellefaitelamemoire
dequoia-t-ellel`air
dequoiaura-t-ellel`airplustard
lamemoire
Peut-etrequ`elleetaitvertepourlessouvenirsdevacances
peut-etrequec`estdevenumaintenantungrandpanierd`osiersanglant
avecunpetitmondeassassinй dedans
etuneetiquetteaveclemotHaut
aveclemotBas
etpuislemotFragileengrosseslettresrouges
enbleues
oumauves
pourquoipasmauves
enfingrisesetroses
puisquej`ailechoixmaintenant
Память
(Подстрочник)
Нельзя заниматься музыкой более 24 часов в сутки
Это кончится для меня плохо
Вчера вечером индус, страдающий амнезией,
сложил все мои воспоминания в большой золотой шар,
и шар покатился по коридору
а потом поскакал вниз по лестнице
сбив одного господина
стоявшего перед каморкой консьержа
господина, который хотел назвать свое имя, входя
И шар ему вбил все мои воспоминания в голову
и он назвался моим именем вместо своего
и теперь
я могу быть спокоен на целую маленькую вечность
Он принял все на себя
я ничего о себе не помню
а он ушел плакать навзрыд на могиле моего дедушки по отцу
достопочтенного заводчика кузнечиков
который не был большой шишкой, но и не последним нищим
который носил сиреневые подтяжки
Его жена величала его большим повесой
или еще как нибудь
откуда мне знать
откуда мне помнить
Все это пустяки, старый хлам, мелкий сор моей памяти
Я больше не знаю концовки этой истории
А память
из чего она сделана, память?
как она выглядит?
и как она будет выглядеть потом,
память?
Может быть, она была зеленой в воспоминамиях о каникулах
и может, теперь она стала большой ивовой корзиной окровавленной
с маленьким убитым миром внутри
и с наклейкой со словом Верх
и со словом Низ
и еще со словами Хрупкое большими красными буквами
на синем
или сиреневыми?
почему бы и не сиреневыми?
наконец, серыми и розовыми
потому что теперь у меня есть выбор.
Inmemoriam
Нельзя заниматься музыкой дольше, чем двадцать четыре часа в сутки…
Кончится плохо. Без шутки…
Вчера под вечер индус с амнезией скатал
Воспоминания мои в большой блестящий шар.
И шар покатился вдруг вдоль коридора,
А после по лестнице с грохотом… Скоро
Сбил с ног по дороге того господина,
Который консьержу уже своё имя
Хотел было честно и прямо назвать,
Но вся моя память втемяшилась в мозг его… Глядь:
Забыл, кто он есть и представился мною…
Теперь я с пустою хожу головою,
Пускай на немного, пускай на полдня…
А он вспоминает всё вместо меня:
Рыдает взахлёб над могилою деда,
Когда вдруг припомнит, как целое лето
Ловили кузнечиков… Я удивлялся,
А дед никогда ничего не боялся…
И вечно подтяжки носил он довольный,
Жена называла его «малахольный»,
Ещё называла «Великий Чудак».
Да, кажется, так…
И всё, что я помню, и всё что я знаю -
Обрывки, ошмётки, огрызки, обломки,
Остатки от памяти-головоломки…
И чем всё закончится точно не знаю…
А память?
Ну, что ж это, что же такое?
И сделана как?
И цвета какого?
Наверно, зелёная, если каникулы
Припомнить с любовью.
Возможно, сейчас она стала корзиной,
Залитою кровью,
Где мир наш убитый
Лежит мёрвым грузом с табличкой прибитой:
Тут – «Низ», а тут – «ВЕРХ»
И большими - для всех,
Огромными красными буквами: «Бьётся»
Да, красным по синему…
Или малиновым?
А хоть и малиновым. Кто придерётся?
Всё что угодно!
Теперь, наконец, я могу выбирать свободно…
000059
Летом так же, как зимой» Жак Превер
EN ETE COMME EN HIVER
En ete comme en hiver
dans la boue dans la poussiere
couche sur de vieux journaux
l’homme dont les souliers prennent l’eau
regarde au loin les bateaux.
Pres de lui un imbecile
un monsieur qui a de quoi
tristement peche а la ligne
Il ne sait pas trop pourquoi
il voit passer un chaland
et la nostalgie le prend
Il voudrait partir aussi
tres loin au fil de l’eau
et vivre une nouvelle vie
avec un ventre moins gros.
En ete comme en hiver
dans la boue dans la poussiere
couche sur de vieux journaux
l’homme dont les souliers prennent l’eau
regarde au loin les bateaux.
Le brave pecheur а la ligne
sans poissons rentre chez lui
Il ouvre une boite de sardines
et puis se met а pleurer
Il comprend qu’il va mourir
et qu’il n’a jamais aime
Sa femme le considere
et sourit d’un air pince
C’est une tres triste megere
une grenouille de benitier.
En ete comme en hiver
dans la boue dans la poussiere
couche sur de vieux journaux
l’homme dont les souliers prennent l’eau
regarde au loin les bateaux.
Il sait bien que les chalands
sont de grands taudis flottants
et que la baisse des salaires
fait que les belles marinieres
et leurs pauvres mariniers
promenent sur les rivieres
toute une cargaison d’enfants
abimes par la misere
en ete comme en hiver
et par n’importe quel temps.
ЛЕТОМ ТАК ЖЕ, КАК ЗИМОЙ
(подстрочник выполнен Ирис Виртуалис)
Летом так же, как зимой,
в грязи и в пыли,
лежа на старых газетах,
человек в промокших ботинках
смотрит вдаль на корабли.
Рядом с ним какой-то придурок (нелепый человек),
очень тучный господин (у которого есть, за что подержаться),
грустно удит рыбу
И, сам не зная почему,
при виде проплывающей шаланды,
чувствует прилив ностальгии.
Он тоже хотел бы уплыть
очень далеко, за линию воды
и зажить новой жизнью
с не таким толстым животом.
Летом так же, как зимой,
в грязи и в пыли,
лежа на старых газетах,
человек в промокших ботинках
смотрит вдаль на корабли.
Славный удильщик
возвращается к себе без рыбы,
открывает банку сардин
и принимается плакать.
Он понимает, что скоро умрет
и что он никогда не любил.
Его жена глядит на него
и натянуто улыбается
Это очень унылая мегера,
ханжа (святоша).
Летом так же, как зимой,
в грязи и в пыли,
лежа на старых газетах,
человек в промокших ботинках
смотрит вдаль на корабли.
Он хорошо знает, что шаланды -
это большие плавучие трущобы (лачуги),
и что из-за понижения зарплаты
прекрасные морячки
со своими бедными моряками
катают по рекам
целые грузы детей,
изуродованных нищетой
летом так же как зимой
и как в любое другое время года.
А летом так же, как зимой…
Жак Превер
А летом так же, как зимой,
В обувке, что полна водой,
Газет побольше подстелив,
Когда в грязи, когда в пыли,
Глядит старик на корабли…
А грустный толстый идиот,
Что ловит рыбу рядом,
Увидел, как баркас плывет,
И зацепился взглядом…
Он сам не знает почему,
Тоскливо сделалось ему…
Как он хотел бы вдаль уплыть
За горизонт… Туда…
И новой, лучшей жизнью жить
Худым, без живота…
А летом так же, как зимой,
В обувке, что полна водой,
Газет побольше подстелив,
Когда в грязи, когда в пыли,
Глядит старик на корабли…
А наш рыбак совсем один
Домой пустой вернулся,
Открыл он баночку сардин,
Заплакав, отвернулся.
Он понял вдруг, что без любви
Придётся умереть…Увы!
Его жена, святоша и мегера,
В упор его не видит и ни разу
Ему не улыбнулась. Вот зараза.
А летом, так же, как зимой,
В обувке, что полна водой,
Газет побольше подстелив,
Когда в грязи, когда в пыли,
Глядит старик на корабли…
А он-то знает, что баркасы
И не новы, и не прекрасны,
Что это – жалкие трущобы,
И в них ишачат бабы, чтобы
Им как-то выжить всем, пока
Зарплаты нет у моряка…
Вот и таскают за собой
Крикливый выводок детей,
И в голоде, и в нищете…
И летом так же, как зимой…
В любой сезон и в год любой…
Сешко Олег Витальевич,
г. Витебск, Республика Беларусь
ДЕРЕВО
Дерево видели напротив острова
В цветах разноцветных, в зелёных звёздах?
Вдыхали под ним соловьиный воздух?
Срывали плоды с него – тучки чёрствые?
Ели их, плакали, от счастья мучаясь,
Судьбу проклинали, скрывая маски?
Там каждая тучка – куличик паски,
Господнего тела кусочки лучшие!
Хочется к острову? Добро пожаловать!
Мечты обернутся фантомной былью,
Горячее сердце затянет стылью,
Холодное вспыхнет кострами-жалами.
Выдержишь, пустишь ли к себе за пазуху
Гостей нарисованных, чёрных в красном?
Судьба разлетится песочным пазлом,
Пойдёт по дорогам пустынной засухой.
Стерпишь ли ангела в погонах пристава?
Впитаешь смирение кротким сердцем?
Посмеешь душевный принять Освенцим?
Сломаешь гордыню молитвой истовой?
Люди, увы, не всевышнесортные,
Пойдём на плоту, ты посмотришь близко
Своими глазами на тех, кто в списках.
Живые – они, мы пред ними – мёртвые.
ОН ВЫПУСТИЛ КНИГУ
«Он выпустил книгу, ты помнишь придурка?
Вот чёрт… он действительно выпустил книгу».
Я помнил того молодого ханыгу,
О чьи сапоги мы тушили окурки
И хрипло смеялись над загнанным в угол.
Он плакал, размазывал жёлтые сопли…
«Послушай, Серёга, улыбку прихлопни,
Посылка пришла мне с посланием «Другу».
В ней сборник рассказов «Святая десница»…
«Мне тоже – гостинец, в обложке зелёной.
Минуту назад проводил почтальона,
Пойду, погуляю по свежим страницам».
Дойдя до начала второго рассказа,
Свалился в нирвану, приснились Багамы,
Гнилой доходяга со взглядом лукавым,
И баба Яга с пирогами от сглаза.
С утра, заварив два пакетика чая,
Я выдавил сны гуталином на щётку.
Недавно подкинули мне подработку,
Квартирным вопросом заняться с бичами.
«Там всё по закону, – сказали мне, – что Вы,
Поможете людям оформить бумаги.
Сойдёте на улице Тыниса Мяги,
Найдёте контору «Десница святого».
Я снова бежал от абзаца к абзацу,
Где главный герой зарабатывал фальшью,
Он в низости падал всё дальше и дальше,
Себя начиная в ночи опасаться.
Скрипели бездушно колёса трамвая.
«Мужчина выходите?» «Тыниса?.. стойте…
Стреляли в героя на ТЕННИСНОМ корте!»
Кондуктор в окно посмотрела зевая.
Зелёный пацан, от меня в полушаге,
В лицо рассмеялся: «Вам жалует автор»
И бросил журнал с новостями на завтра:
«Убийство на улице Тыниса Мяги»…
***
Серёга-ссыкун для подставки стакана
Использует книгу «Святая десница».
Закладкой рассказа «Акулы-убийцы»
Лежит «непробитый» билет на Багамы.
ПЕСНЯ РЫБАКА
Железную банку, едва дыша,
Ножом открываю на раз, два, три.
Четыре сардины лежат внутри,
Четыре сардины – моя душа.
Одна воздыхая, зовет восток,
Где девочка в белом роняет сны,
Где люди сердцами красным красны,
Где спелой земли собирают сок.
Вторая к себе призывает юг,
Где скалы хранят серебро любви,
Где тянутся к небу цветы глубин,
Пестрит мотыльками подводный луг.
На западе, кажется, будет бал.
Там сыну принцессу нашёл король,
В мечтах у принцессы другой герой,
Но принцев не часто дарит судьба!
Вот эта сардина пророчит власть.
О западе сказки ещё свежи,
За ними легко не заметить жизнь,
Гранёным кристаллом на дне пропасть.
На жёлтые лилии наших дней,
Слетают разлуки длиною в смерть,
От старой собаки осталась шерсть,
Которая тысячи солнц сильней.
Хотите живыми войти в рассвет?
Четвёртая рыба малым-мала,
Судьбу мою в север она вплела,
Вы слышите: «Се-вер, всё вера, все!»
Кто в море бывал, тот на небе свой.
Мы с морем и небом – одна семья…
Четыре сардины ведут меня
Туда, где о доме поёт прибой!
ВЕСНА
Весна растворялась в кружении света.
Летела дворами в расстёгнутой куртке,
Влезала собакам в пустые желудки,
И в них притворялась говяжьей котлетой.
Журчали от счастья желудки собачьи,
Ходили собаки счастливой походкой…
Легко управляя резиновой лодкой,
Гребли через лужу индейцы – Апачи.
Серьёзные войны, в руках бумеранги.
Текли по щекам акварельные краски…
Три кошки с плакатами: «Требуем ласки»,
Помойных котов разделяли на ранги.
Серьёзный мужчина на облаке сидя,
Над городом пел несерьёзные песни.
Старушка не знала веселья, хоть тресни,
Брела по дорожке в задумчивом виде.
В ней было немного от знака вопроса,
Немного от послерождественской ёлки.
Весна каблучками прищёлкнула звонко,
Когда с ней столкнулась буквально нос к носу.
«Веселье – не самое глупое дело,
Ты, вижу, задорно смеёшься, без фальши,
Пора мне, пожалуй, на север, по-дальше», –
Моргнула старушка и вдаль улетела.
«Прощайте, Зима!», – зазвенела ручьями,
Весёлым дождём пробежала вприпрыжку,
Обняв неспокойное сердце мальчишки,
Сильнее заставила биться ночами…
ОСЕНЬ ИЗ КАРПАТ
- С печенюшкой чаю, папа…
- Я души в тебе не чаю.
Рано, лапа, полвосьмого! Воскресенье, ты не спишь.
Вот и осень тихой сапой, прямо к чаю!
- Привечаем?
- Расчудесно, честно слово, угощай её, малыш.
Ожидали на неделе, тили тесто, замесили,
Не создали объеденья. Лапа, маму разбуди.
Пусть покажет из постели направление усилий,
Исцелит оцепененье, отцепляя бигуди.
- Бу-бу-бу не будем булку, пирожки пожарим сами,
Осень, ты оголодала? К нам пожалуй до зимы.
К декабрю по переулкам, наиграешься с ветрами,
А пока тебя сначала, пирогом накормим мы.
- Где же мама, в самом деле, осень слопала ириски,
Земляничное варенье со сгущённым молоком…
- Съела всё, что мы не съели, даже крошки и огрызки.
И печенье с Дня рожденья зацепила языком.
- Развалилась на кровати, так наелась – ели дышит,
Что же делать будем, доча? Приютили – сам не рад!
- Мама, мама, как ты кстати…
- Не кричите, что вы, тише!
Это, милый, между прочим, тётя Маня из Карпат.
РАССТЕЛЮ ТЕБЕ ПОСТЕЛЬКУ…
Расстелю тебе постель я (пусть форматом «а четыре»),
Укачаю калыханкой, спи, родная, баю-бай.
Я не ящик для безделья и не в заднем месте штырь я,
Я не бледная поганка, не классический Бабай.
Это всё твои догадки, только нет у них основы,
Ни в другой ни в этой жизни я в родстве не состоял
Ни с синдромом беспорядка (это вовсе кто-то новый),
Ни с одним из тысяч слизней, ни с бурчалом из бурчал.
Я с твоей хандрою свыкся, но пишу стихотворенье,
В нём гуляют листопады, наша песенка живёт.
Завтра дашь мне в руки миксер, испечёшь (ням-ням) печенье,
Мы пойдём гулять по саду, по тропинкам взад-вперёд.
Прошепчу тебе на ушко, то, что ты – моя фиалка,
Не фиалка даже – роза, но уж точно – не герань,
Я – твой муж, не просто – мушка, я – писатель, не писалка,
Ты – не средство для невроза, ты – не вобла, не тарань.
На песке раскину карты, приготовьтесь губы к бою.
Поцелуи нынче в моде, поцелуи – не рубли!
Может быть в пылу азарта, вдруг увидят эти двое,
То, что солнышко восходит… и заходит для любви.
ЖЕМЧУЖИНА
Жемчужина
Зверь
Хлебная корка
Гвоздь
Косточка сливы
Хлебные крошки
Пустышка
Иголка
Зеркало
Рассказчик
Пролог
«Тут-тук!» Кто-то катится, катится, ну же!
Мир замер на миг в ожидании гостя.
Ни звука… «тук-тук», будто бросили кости.
Ты очень, ты очень, ты очень нам нужен.
Весёлый ты, грустный, красивый, убогий?
Задумчиво-кроткий? Весьма говорливый?..
У входа дежурная – Косточка сливы,
С ней погнутый гвоздь, благородный и строгий!
Крошки:
– Неужто, сюда? – (зашушукались крошки)-
Пожалуйста, бабушка Хлебная Корка,
Сложи у прохода нас маленькой горкой,
Мы скрасим падение гостю немножко!
Хлебная Корка:
– Не стоит, ребята, достаточно пыли!
Гвоздь:
– Достаточно пыли, достаточно, точно.
Не спится хозяевам нынешней ночью,
Ругаются снова, о детях забыли.
Крошки:
– Престранные дети! На прошлой неделе
Мы гордо себя называли коврижкой.
Коврижку порезали к чаю мальчишкам,
Но как-то по-разному нас недоели!
В них что-то такое… мы скажем иначе,
Зеркально похожи хозяйские дети,
Один вам расскажет, другой не ответит,
Один рассмеётся, второй с ним поплачет.
Здесь яблоко дай, там, потребуют, грушу,
Один молчаливый, второй неуёмный…
«Тук-тук»
Крошки:
– Кто-то катится, к нам, безусловно…
Пустышка:
– Ругаются! Сил не хватает их слушать!
Не стыдно нисколько…– (надулась Пустышка).
«Тук-тук!»
Пустышка:
– Заходите, не станете лишней!
Косточка сливы:
Позвольте, сестрица, Вы – Косточка вишни?
Пустышка:
– Пожалуй, что так, только яркая слишком!
Косточка сливы:
– Да кто вы такая, любезная гостья?
Откройте нам тайну, промолвите слово…
На сцену приёма взирали сурово
Забитые в стену рабочие гвозди.
***
Действие 1
Крошки:
– Ах, бабушка, чудо! Волшебная сказка!
Ты помнишь, мы были тогда колосками,
Нас дождики мыли, нас ветры ласкали,
На солнышко, помнишь, мы щурили глазки?
Тянулась к нему молодая пшеница,
Вздыхали, дрожа золотые ромашки.
Есть где-то в душе потайные кармашки,
В которых горение солнца хранится.
Ты слушаешь, бабушка?
Хлебная Корка:
– Слушаю, крошки.
Что детство… лучом пробежало по коже…
Крошки:
– На солнышко ясное гостья похожа…
Иголка:
– Да это – скульптура лесного горошка, –
(Кольнула соседку тупая иголка) –
Себе на уме, посмотри-ка: ни звука,
Да хватит уже! Открывайся, подруга!
Косточка сливы:
– А ты помолчи, помолчи, балаболка.
Давно ли сама говорливою стала?
Пищала неделю, забыла, конечно.
Гвоздь:
– Не ссорьтесь, девчата, примите сердечно, –
(Гвоздь выпрямил спину) –
Я здесь от начала.
Для нашей дыры не придуманы двери,
И разве кого-то я плохо приветил?
Вы все мне как сёстры, как братья, как дети,
Я всех вас люблю, уважаю…
Косточка сливы:
– И зверя?
Иголка притихла, рассыпались крошки,
Суставами хрустнула бабушка Корка…
Жемчужина:
– Вы это о ком?
Пустышка:
– Ожила незнакомка!
Жемчужина:
– Быть может о чёрной распущенной кошке?
Противная кошка, несносная, злая!
За что к ней лояльны хозяйские дети?
Бывают противные звери на свете,
Но кошки противнее зверя не знаю!
Сегодня, представьте, такое бывает,
Хозяйка забыла убрать бриллианты.
Лежим, одинёшеньки мы у серванта,
Заходит, пушится, мурчит. Деловая!
Залезла на кресло, уселась напротив,
Глазищами зыркает, чешет за ухом,
Казалось бы, счастье – залётная муха,
Но мухи сегодня, конечно, в пролёте!
Сегодня у кошки в глазах бриллианты.
Себя всесторонне она облизала…
Прыжок – полетели караты по залу.
Иголка:
– Вот так из богемы скатилась в подвал ты.
Судьба поражает брутальностью линий.
Зовут королеву… Марго, полагаю!
Жемчужина:
– Марго, не Марго, но одна я такая,
Жемчужина!
Иголка:
– О! Королевское имя! –
(Игла засмеялась),
– Большая потеря.
Поверьте, я знаю, грядут перемены,
Похоже, наш дом разберут на домены…
Пойдём, покажу настоящего зверя.
***
Жемчужина:
– Он плачет?
Иголка:
– Бывает. Ни к чёрту нервишки,
Но чаще рычит и ругается матом.
Пустышка:
– Я думаю, мы перед ним виноваты.
Ему одиноко…
Иголка:
– Да брось ты, Пустышка!
У Зверя душа перепачкана сажей,
Ему не поможешь, ни сказкой, ни соской…
Косточка сливы:
– Пожалуй, в нём сажи насыпано с горсткой,
Мне думать об этом не хочется даже.
Гвоздь:
– Три года он с нами…
Пустышка:
– Три года двойняшкам,
Хлебная Корка:
–Три года назад заболела хозяйка…
Крошки:
–Ты, бабушка, мастер рассказывать байки,
Расскажешь Жемчужине?
Хлебная Корка:
– Милые, тяжко!
Пусть гвоздик расскажет, попросим!
Крошки:
– Попросим
Жемчужина:
– Прошу, расскажите, пожалуйста, мистер!
Гвоздь:
– За мистера сенкью! Здесь дело нечисто,
Сплошные завалы, канавы, торосы.
Меня в упаковке с моими друзьями
Наш прежний хозяин купил для ремонта,
Те дни для меня, словно хроники с фронта,
Здесь люди такое творили с гвоздями.
Нас гнули, вбивали, тянули щипцами,
Кусали кусачками, плющили шляпки,
О боже, на нас даже вешали тряпки.
Но мы показали себя молодцами!
Я так вам скажу, в продолжение темы,
Основа всему – это гвоздь, несомненно,
Надпольно, подпольно, внутри и надстенно
Весь дом на гвоздях! Мы во всём и везде мы!
Жемчужина:
– Да нет же! Основа всему бриллианты…
Хлебная корка:
– О хлебе забыли? О солнечном свете…
Пустышка:
– Основа для жизни – счастливые дети…
Иголка:
– А мной подшивали когда-то пуанты!
Короче, Гвоздя занесло на торосы.
Я так понимаю, в подвале с тех пор ты?
Сослали за то, что не высшего сорта?
И смотришь, и входишь, и выглядишь косо!
Гвоздь:
– Да ты не иголка – змеиное жало.
Тупое, конечно, но…
Хлебная Корка:
– Хватит ругаться.
Иголка (гвоздю):
– Зачем же, скажи обо мне, папарацци.
Что, правда, то – правда, тупая, пожалуй.
Я слушаю, Гвоздик, ты мне не потворствуй,
Мы все здесь давно лишены благодати.
Рапира, в бою, обломавшись некстати,
В душе остаётся заточенной остро!
***
Вдруг что-то упало, наверное, камень.
Как будто забулькали капли по крыше.
Пустышка:
– Не спится зверюге! Вы слышите, дышит,
Вполглаза опять наблюдает за нами!
Я помню… да, впрочем, я помню не много, –
(Пустышка подумала, сморщила носик) –
Смешил малыша заводной паровозик,
Бегущий по новой железной дороге.
Хранился он в серой коробке за дверью,
Коробка стояла на полке в прихожей,
Под полкой игрушки различные тоже,
Я помню там точную копию зверя.
Отличие только в характере силы,
Игрушка, по-моему, злом не дышала,
Во всём остальном отличаются мало.
Похожи в деталях, и с фаса, и с тыла…
Давно это было, состарилась братцы,
Андрея со мной привезли из детдома,
Всё было младенцу тогда не знакомо,
Но я обучила его не бояться.
Иголка:
– Она обучила, – (кольнула иголка), –
Ну, вы посмотрите, пустышка – пустышкой!
Пустышка:
– Зачем ты такая? Несчастная слишком!
Тебя пожалеть бы, да только без толку.
Обидели, знаю, с того и шкодлива,
Косточка сливы:
– Обида, порою, прочнее удавки.
Порою волчицу низводит до шавки, –
(Вздохнула усталая Косточка сливы).
Иголка:
– Обида не горче дешёвой микстуры!
Есть рядом с обидой сестричка потоньше.
Острее кинжала, попробуй-ка, тронь же,
Для мести фиктивны любые фактуры.
Верстается ярость из мрака для чести,
Вставая за честь, месть отмщает обиду,
Нажрётся кровавого мяса досыта,
И бросит колодою – козыри крести!
Когда-то и мной подшивала пуанты
Красавица девочка, лёгкая фея,
Она хорошела с годами, взрослея,
Она расцветала умом и талантом.
Торгуя ночами дешёвым фастфудом,
Ждала незабвенного рыцаря-принца,
Готова судьбе навсегда покориться,
Она до безумия верила в чудо!
Ей люди кричали, что чуда не будет?
А чудо ссудило красавца брюнета,
Актёра, певца, музыканта, поэта
И всё, между прочим, в едином сосуде!
Крошки:
– Иголочка, чудо, действительно чудо! –
Запрыгали крошки вокруг воробьями,-
Скажи, ты, конечно, поделишься с нами,
Что было на дне дорогого сосуда?
Сосуд назывался…
Иголка:
– Андреем!
Гвоздь:
– Андреем?
Так ты говоришь об Андрее с Татьяной?
Иголка:
– Быть нежной, любимой, одной, долгожданной…
Сегодня румянилось небо над нею.
Шло дело к женитьбе. Но вдруг…
Пустышка:
– Что такое?
Иголка:
– Родители – против!
Косточка сливы:
– Родители – против?
Иголка:
– Наш старый хозяин был крут, между прочим
Он Танино счастье своею рукою…
Гвоздь выпрямил спину:
Гвоздь:
– Андрей и Татьяна
Сегодня женаты.
Иголка:
– Бесспорно – женаты!
Папаня покинул земные пенаты,
А мама три года во власти тумана.
Зверь:
– Ррр!
Крошки (испуганно):
– Зверь зарычал!
– Зарычал и заохал.
Вверху нескончаемо билась посуда.
Всем было понятно, что там не простуда,
Там хуже болезни, отчаянно плохо!
Жемчужина:
– Сопрано войною пошла на дисканта,
Во всём виновата противная кошка.
Нет, вы не смотрите так, милые крошки,
Не каждый способен терять бриллианты.
Известны мне тысячи разных историй,
Когда из-за нас полыхали пожары.
А здесь – ерунда, закипание пары,
Развод, так сказать, намечается вскоре!
Иголка:
– Ну как же, конечно, мы – центр вселенной!
Цена для старлетки – посыл от мужчины!
Другой ты не видишь для ссоры причины,
Не столь ослепительной, более бренной!
Жемчужина:
– В обед был хозяин, пожалуй, на взводе,
Сегодня ему в половине второго
Звонили, сказали, что мама здорова
И что-то ещё о зонте и погоде.
Потом приходили соседские дети…
Ну, что вы так смотрите? Что-то на коже?
(Все вдруг зашептали):
– О, господи Боже…
Здорова, здорова, здорова, приедет…
Взлетели пылинки пугливою стайкой.
Расплакалась бабушка Хлебная корка:
Хлебная корка:
– Да если б вы знали… вы знали насколько,
Насколько она золотая хозяйка!
Задумал господь человека когда-то.
Создав, наградил его собственной волей:
«Стремись к совершенству по лезвию боли,
К богатству души, не к хоромам богатым.
Постигни душой созидательность мира,
Пойми назначение, сердце испробуй.
Открой для себя неподкупность природы.
Дела, а не злато по жизни суммируй.
А чтобы поддерживать тело в порядке -
Горбушка пшеничного хлеба в подарок.
Он может быть холоден, может быть жарок,
Он может быть горьким, солёным и сладким.
Он может быть разным – тебе по заслугам,
Дай пришлому хлеба – и душу откроешь!»
Поверьте, хозяйка – одно из сокровищ
С душой, будто ветер над солнечным лугом!
Жаль, вы не вкушали волшебных пирожных,
Её куличи – шедеврально искусны!
Блистала она пирогами с капустой
И вкусной начинкой хлебов всевозможных.
Питая любовью последнюю крошку,
Безумца любила, безумно страдала
Совсем не хотела ни ссор ни скандалов,
На кухне роняя слезу понемножку.
Когда же хозяин почил, через сутки,
Она превратилась в седую старуху.
Невидная глазу, неслышная уху,
Унылая тень с воспалённым рассудком.
Сама темнота удивлённо молчала,
(Ворчала иголка):
Иголка:
– Им, людям попроще,
Вообще не пойму я, на что люди ропщут,
Когда им дано возвращаться к началу.
Одним незаметным движением воли,
Они всё меняют в своём настоящем,
В них сердце, которого мы не обрящем,
В них праведных предков святые пароли.
Косточка сливы:
– А если не праведных, значит – не святы?
(Развила теорию Косточка сливы), –
Скажите, меня вы послушать могли бы?
Клянусь, рассказать обо всём непредвзято.
Иголка:
– Ещё бы! Раскроешь великую тайну?
Косточка сливы:
– Великую тайну? Возможно, открою!
Один разговор не даёт мне покоя,
Подслушанный мной совершенно случайно.
Слова расцветают, питаясь годами,
Слова наливаются сахарной сливой…
Вчера, мне казалось, была я счастливой,
Вдыхая мечту над седыми садами.
Собрали в мешки, нарекли урожаем,
Отдали за деньги на северном рынке,
Купили, сложили в плетёной корзинке:
«Андрюша сливовый пирог обожает».
Сливовый пирог – не костлявое место,
Для нас предусмотрено место в утиле,
Случайно случилось – меня пропустили,
И я, удивлённая, плюхнулась в тесто!
Вам лучше не знать, что такое духовка!
В четыре пятнадцать – мы поданы к чаю,
Мы – главное блюдо, мы гостя встречаем.
Конфеты, пирожные, булки – страховка!
Стоим, остываем. Заходит, садится.
Надушенный франт при очках и портфеле.
На вид – пятьдесят, тридцать восемь на деле,
Ощипанный гусь, но… высокая птица!
Он долго трепался о страшной болезни,
Потерянном сыне, погибшей невесте,
Дворцах и заводах, о долге и чести,
О том, что теперь без следа не исчезнет.
Вздохнул и сказал: «Бесполезно не сгину.
Костлявая крупно со мной облажалась.
Что есть – отпишу, не давите на жалость,
Вы только смените фамилию сыну».
Я в это мгновение вышла на сцену.
Сдавило дыхание, хрустнули зубы,
Не вовремя, может быть, может быть, грубо
Но тоже свою обозначила цену.
Иголка:
– Коварная слива, от сливы все беды!
Сломала зубок! – (засмеялась иголка) –
Рассчитано всё и подогнано тонко,
Зубок поломался, сломалась беседа.
Пустышка:
– Зачем человеку какие-то зубы?
Беззубые люди намного приятней,
Нахальства зубов никогда не понять мне,
Появятся, сразу вонзаются грубо!
Жемчужина:
– Постойте, Пустышка, Иголка, ребята,
Я с «гусем» знакома, по-моему, лично,
Живёт замечательно, пахнет отлично,
На пальцах, на шее, на… всюду караты!
Андрей не обижен вниманием гуся,
Татьяна, я знаю, знакома с ним тоже,
Фамилии вовсе у них не похожи…
У нас получается гордиев узел?
Иголка:
– Отец отказался он был непреклонен,
Сказал, что менять ничего не намерен,
Жемчужина:
– Такой же отказ был озвучен Андреем,
Я слышала их разговор на балконе…
(Жемчужина вздрогнула), –
– Снова заплакал.
Откройтесь нам, сударь, не делайте хуже,
Нельзя разделить на жемчужины душу,
Душа неделимая служит во благо!
Страдания нам достаются бесплатно,
Берите – не жалко, страдания лечат.
Вы приняли боль за грехи человечьи,
Но людям на это плевать, вероятно!
Пора выходить, вырываться наружу,
Отринуть навеки постылое горе,
Сменить ненавистную маску изгоя,
На дружбу!
Иголка:
– На дружбу? Увольте, не нужен!
Да мною…
Косточка сливы:
– Да, да, подшивали пуанты.
Гвоздь:
– Хихикнула добрая косточка сливы!
Крошки:
– Заплакала соска.
Пустышка:
– Такой несчастливый!
Иголка:
– Да что ты, Пустышка! Теряем таланты!
Запрыгали крошки, сбивая ладошки.
Крошки:
– Ах, бабушка, чудо, какое же чудо!
Гвоздь выпрямил спину.
Гвоздь:
– Я против не буду.
А ну-ка, Иголка, подвинься немножко.
***
Жемчужина:
– Прервём, господа, на минуту беседу,
Вам нужно помочь отряхнуться от пыли.
Забудем хозяев…
Крошки:
– Забыли, забыли…
Жемчужина:
– Начнём говорить комплименты соседу.
Крошка:
– Ах, бабушка чудо, весёлое чудо,
Мы первые, первые, можно иголке?
Ты шутишь, иголочка, смело и тонко,
Красива, улыбчива, вхожа повсюду!
Иголка:
– Спасибо, ребята, – толковая месса,
Вы тоже неплохи, когда не кричите.
Гвоздю говорю: ты хороший учитель,
Во всём, что когда-то касалось железа!
Гвоздь:
– Такая награда почётней медали,
Спасибо, миледи, за доброе сердце,
Я Вами повержен отныне, поверьте,
Вы славная дочь позолоченной стали!
Ах, мой комплимент?! Он для косточки сливы!
Забейте меня у гнилого порога,
Скажу всё равно, что Вы сыщик от бога,
Умны, несомненно, отменно красивы!
Косточка сливы:
– Достаточно, друг мой, я садом не стану!
Но взглядом согрета, почти расцветаю.
Жемчужинка – прелесть, Вы – наша святая,
Мы нынче для Вас исполняем осанны!
Жемчужина:
– Постойте, мои комплименты примерьте.
Мои комплементы достанутся… зверю.
Ты добрый, ранимый, ты ласковый, верю.
Заложник судьбы – не приемлющий смерти.
Чирикали крошки о чём то игриво.
«Прекрасно!», – вздохнула счастливая Корка!
Смотрела на всё, улыбаясь, Иголка,
«Ей что-то известно», – подумала, Слива.
Настала пора сумасшедшего лета,
Летали стрекозы, скрипели качели,
Коты о любви непристойности пели,
Театр аплодировал приме балета.
Взывали афиши резного фасада,
Столы за фасадом ломились от хлеба,
Смеялось легко синебрюхое небо
Над спелой мечтой удивлённого сада.
Гуляли по свету счастливые дети,
Над ними влюблённые мамы и папы.
В ларьке продавала железные шляпы
Железная тётка в железном берете.
У ратуши, рядом со старой кофейней,
Где брызги фонтана руками на плечи,
Качался на клёнах растроганный вечер,
Бросая влюблённым слова откровений.
Люблю, – говорила, шептала, немела,
Люблю…
Наливались рассветами чувства
И не было в мире сильнее искусства
Искусства любви распалённого тела.
Действие 2:
Идиллия рухнула с новым знакомым,
Явившим себя абсолютно нежданно.
Взметнулись пылинки туманом сметанным
Застыли слова недосказанным комом.
Да что это? Зеркало! Жалкий кусочек,
Блестящий осколок былых отражений,
Безмолвный свидетель смертей и рождений.
Поэмы зеркал не приветствуют строчек,
Достаточно лиц, неприметных эмоций.
В нём слиты земная с небесною силой…
Жемчужина вскрикнула:
Жемчужина:
– Боже, как мило!
Тебя раскололи на тысячу порций.
Так ты значит, тоже попало в опалу?
Мне так не хватало твоих откровений.
Зеркало:
– Денёк то сегодня совсем не весенний,
Зима в нашем доме принцессою стала!
Жемчужина:
– Постой пять минут, не могу насмотреться.
Зверь:
– Красавица!
Зеркало:
– С этим поспоришь едва ли!
Жемчужина:
– Давно ли, друзья, вы себя не видали?
В глазах у людей отражается сердце.
Смотрите в себя, вы увидите душу
В её оболочке чужими глазами.
Пожалуйте, Гвоздик, Пустышка за Вами.
Пустышка:
– Ой, может не нужно, чего-то я трушу,
Иголка:
– Боится, она, – (хохотнула Иголка) –
Не бойся, Пустышка, чего там бояться?
Вот я, например, не боюсь провокаций,
Поэтому знаю, смотреться – без толку!
Крошки:
– А мы бы могли бы, могли бы, могли бы,
А нам бы хотелось, – (запрыгали крошки) –
Ой, бабушка, правда, смешные немножко?
Хлебная корка:
– Смешные, не правда ли, Косточка сливы?
Косточка сливы:
– Не буду смотреться, боюсь потеряться,
Остаться в листве не рождённого сада.
Пусть будет живым, мне другого не надо.
Достаточно в жизни пустых иллюстраций!
Ты лучше скажи нам, зеркальная личность,
Совсем наверху беспросветная темень?
Зеркало:
– Согласия нет наверху между всеми,
Иллюзию чувств побеждает наличность.
Хозяйка, скажу вам, совсем озверела.
Конечно, и раньше бывала упряма…
Хозяин в больницу уехал, за мамой…
Зверь:
– В больницу за мамой… понятное дело!-
Все вздрогнули вдруг, посмотрели на Зверя.
Зверь:
Старушке известен папашин убийца.
Я думаю, время настало проститься.
(Вверху отвратительно скрипнули двери…)
***
Собственно говоря, остался – финал, в котором любовь Зверя и Жемчужины побеждает людскую ненависть друг к другу.
Сидарович Екатерина Юльяновна,
г. Полоцк, Республика Беларусь
Я ПРИТВОРЯЮСЬ, ЧТО ЖИВУ…
Я притворяюсь, что живу, но жизнь,
Предательски мое оставив тело,
Мне грубо приказала: « Отвяжись!»
И за тобой вдогонку полетела.
Играя, как бездарнейший артист,
Одев себя в улыбчивую маску,
Схожу со сцен под недовольный свист –
Узрели на моем лице гримаску.
Я притворяюсь, что живу…
Непрошенная балует слеза,
Исполненные грусти и печали,
Мои безжизненно потухшие глаза,
Они тебя искать в толпе устали. …
Моя душа захвачена зимой.
В ней властвуют холодные метели,
И горбят плечи крылья за спиной
Тяжелые … Они окаменели.
Я притворяюсь, что живу…
Мне плохо! Жизнь! Прошу тебя, вернись!
Я каменную тяжесть сброшу с тела.
Люблю тебя! Моя ты! Слышишь, жизнь?!
Прости, что удержать не захотела…
Я притворяюсь, что живу…
ДУША ПОЭТА
Роясь в стопке бумаг мной накопленных впрок,
И сминая ненужность старательно,
Я нашла пожелтевший бумажный листок.
На листке чей-то стих замечательный.
Пролилась в нем о милой деревне тоска,
В нем на встречу надежды цветение,
Описала, когда – то, в нем чья-то рука
Петухов голосистое пение,
Разговор у колодца, кота на печи,
И оладьи, на солнце похожие,
В уголке у иконы огарок свечи,
Пруд, весенней поры бездорожие…
В унисон светлым мыслям те строчки стучат,
О моём говорят, без сомнения.
Эти чьи – то стихи эхом сердца звучат
В них душа не истлела от времени.
***
От родных сердец тепло нежнее.
Берегите тех, кто любит Вас!
Кто за Вашу боль переболеет,
Кто в тревоге молится за Вас.
Берегите близких! Их немного,
Тех, кто Вам всегда безмерно рад,
Кто судить Вас не захочет строго
И вернет внимание стократ,
Кто плечо подставит, если ноша
Ваша непомерно тяжела,
Для кого вы милый и хороший,
Кто готов Вас защитить от зла,
Кто бывает счастлив Вашим счастьем,
И счастливый радостью за Вас ,
Кто способен подарить в ненастье
Добрый свет, своих лучистый глаз.
Берегите близких, берегите
Их любовь, от горестей храня.
Дорожите, бесконечно дорожите
Счастьем, что Вам жалует Семья.
НА БАЗАРЕ (МОНОЛОГ)
-Красавица, купи себе халатик!
Чтоб свет очей любимых не угас,
Чтоб не косил налево твой касатик, .
А чтобы пас свои глаза на Вас.
-Что? Маркий? Белый? Не на кухню, кстати.
Для спальни вещь, интимней нет вещей.
Представьте: Он…, а Вы в таком халате, -
Сердечко сразу застучит быстрей.
– Нет! Надевают на нагое тело.
Без пуговиц, снимается легко.
Раздеть сумеет даже неумелый,
Красивых ног не спрячешь далеко.
– Что? Не к кому прийти в таком халате?!
Все потому, что до сих пор халата нет.
А вы прикиньте-ка, примерьте наш халатик.
Мужчина, шею не сверните, глядя вслед!
– Махровый, мягкий, нежный, белоснежный,
«Свитанковский», он не теряет вид.
Да, сексапильный, мини, интересный,
На вас, как на секс-бомбочке, сидит.
– Берете? Правильно! В таком халате
Ему желанной будете всегда.
Приобрести всем надо бы, не глядя,
Для укрепления семейного гнезда.
-Вот вижу настоящего мужчину!
Наметан глаз на это у меня.
Он ради женщин – хоть на гильотину,
Халат возьмет, восторга не тая.
-Что? Есть уже?
Да что вы говорите?!
Конечно, есть, да не такой.
Вы наш купите!
-Закрыв глаза, представьте на любимой…
Купите! Мой послушайте совет:
Увидев женщину в таком, такой красивой,
Мужчина в вас проснется и в сто лет.
- Что? завернуть? Ну, я вас поздравляю,
Вам все завидуют, счастливый человек!
Вас ожидает благодарность, отвечаю,
Которую запомните на век.
Что? Вам такой? И вам?! И вам он кстати?!
А может, и себе его купить?
А вдруг и вправду простенький халатик
Поможет в жизни что-то изменить?
Скачков Алексей Викторович,
г. Добруш, Республика Беларусь
ПОСВЯЩАЕТСЯ ЗЕНИТЧИЦАМ СТАЛИНГРАДА
В сороковом ты школьница
Прилежная отличница
А в сорок первом – смелая
Отважная зенитчица
Пришла на батарею ты
Девчонка несмышлёная
В бою была немецкими
Осколками крещёная
Но боевых подруг своих
Устала ты оплакивать
И по ночам под взрывами
От ужаса подскакивать
Устала ты, родимая
На мир глядеть безрадостно
«Ах, мама, моя мамочка
Как боязно и тягостно»
И вот огнём охвачено
Орудие зенитное
Но ты за ним не дрогнула
Ты словно монолитная
Последний залп по Юнкерсу
Летящему на бреющем…
Последний крик отчаянья
Под небом багровеющим
Ты заплатила недругу
За молодость отнятую
И за подруг погубленных
И за войну проклятую.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРОШЛОМ
Я спать ложусь, а мысли вереницы
Мелькают, словно старое кино
Я, будто книги ветхие страницы
Листаю позабытое давно
И нет ни дня в моём уже минувшем
Что б мог забыть и выбросить навек
Всплывают вновь в мозгу почти уснувшем
Былые лица – каждый человек
И миг забвенья сном длиною в вечность
Становится, как будто невзначай
Окутывает мраком бесконечность
И эхом отзывается: «Прощай»
Мне не вернуть ни радость, ни обиды
И время, как песочные часы
С песчинками скрывается из виду
Не оставляя чёткой полосы
Лишь в памяти моей отдельной книгой
Собрание моих минувших дней
Легко ли жить под аурой индиго?
Да нет! Скорее чуточку трудней
И более забот еженасущных
И менее просвета от забот
Тьма тем проблем, рассветов очень скучных
Тускнеющий с годами небосвод…
Не хочется стареть, когда за сорок
Перевернул страницу календарь
Застрял в груди наивности осколок
Остаток веры превращая в гарь
И пепел образов истлеет без остатка
Всё тлен – неразрешимая загадка.
Соловьёв Александр,
г. Полоцк, Республика Беларусь
ИЗ ЗАПИСОК АРХЕОЛОГА – 1
Мы вспомним коллегиум старый,
Масштабных ремонтов аврал,
Где в сумраке сводов и арок
Господь нам его открывал.
И кафель горой самоцветов
Отмытый на «базе» сверкал.
Кирпич разных форм и размеров
Её стеллажи прогибал.
И прочих реликтов стояли
В ряды коробов штабеля,
Всего, что для нас сохраняла
На сводах старинных земля.
Один за другим оголялись
От стройки лесов этажи.
И, словно рубины, сверкали
На окнах седых витражи…
Мы чайник горячий поставим,
И чашки до края нальём,
И Господа вместе прославим,
И свечи по храмам зажжём.
ИЗ ЗАПИСОК АРХЕОЛОГА - 2
Мы чайник горячий поставим
И кружки до края нальём,
И Полоцк любимый прославим,
И давние дни вспомянём…
Там пыль поднималась клубами –
Я рылся в шурфах с головой;
А после держал я руками
Нависший кирпич роковой.
Но Полоцк меня не оставил,
Строителей в помощь послал;
Вопросы с зондами решались,
А я лишь места подбирал.
Под грохот кувалды и лома
Бетон на полах сокрушал –
Сокровищ невиданных схроны
Мне Полоцк в те дни открывал…
СОБАЧЬЯ ПАНИХИДА
Как только его схоронили,
Насыпали холм гробовой –
Поставили водку и ломоть
Да крест из дощечек простой.
Тотчас на поминки убрались,
Его совершенно забыв,
И там до крови передрались,
Наследство его поделив.
Могила травой зарастала,
В снегах пропадала зимой.
И тот был усопший, казалось,
Для всех человеков чужой.
Но только всходила неспешно
Над кладбищем старым луна,
Собачьей тоской безутешно
Она была потрясена…
Он был из простых, из дворняжек,
Но «дедом» в собачьих летах,
Хозяину верен и предан
От самых ушей до хвоста.
Теперь никому он не нужен…
Он сел у могилки родной
И к Богу сквозь зимнюю стужу,
Как мог, обратился с мольбой.
Луна для него как икона –
Тоскливо, протяжно он выл,
Всплывали картины былого,
Про стужу он напрочь забыл.
И скоро его поддержали
Собаки с окрестных дворов…
И только лишь волки молчали,
Забившись в чащобы лесов.
Спиридонова Антонина Михайловна,
г. Дедовск, Московская обл., Российская Федерация
***
Родилась я над тихим Днепром,
Щедрый край.
Казахстан вспоминаю добром ‒
Айналайын[1].
Корни предков – Белая Русь,
А в Москве я живу и тружусь,
Я родными моими горжусь.
Дочь славян, ‒
Понимаю вас всех и люблю.
Своё сердце границами стран
Не делю.
ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО
Мама его терпеливо сшивала.
Помнит — лоскутик был одеялом,
Много лоскутиков — целых пятнадцать,
Есть чем хвалиться и укрываться.
Все непохожие, разной фактуры,
Всё уникально: речь и культура.
Крепкой семьёю и дружбой гордились,
На одеяле дети родились.
Но оторвались и стали чужими.
Нам говорят — были нитки гнилыми.
Нам говорят — было время лихое,
При коммунистах жили в застое…
Мыкались в бедности, благ не хватало,
Каждый тянул на себя одеяло…
Нынче свободны, но всем стало зябко, —
Сам-то лоскутик, в сущности, тряпка.
ВОРОЖБА
Месяц-месяцок молодой,
Покажи рожок золотой.
В кулаке я рублик держу,
На прибыток я ворожу.
Станет месяц в небе расти,
Будет в дом достаток идти.
В доме небольшая семья —
Только я и старость моя.
Прячется под стол пустота,
На диване спят два кота,
Пыльный телевизор в углу,
Коврик шерстяной на полу.
А когда достаток придёт
Кто же ему дверь отопрёт?..
Месяц-месяцок молодой,
Покажи рожок золотой.
СЛАДОСТЬ ЖИЗНИ
– Всё вокруг – это жизнь. Всё, что вошло в мир и пребывает в нём…
Бабушка лежит на высокой хирургической кровати. В палате светло, тепло и просторно, а за окном съёжилась от мороза тонкая берёзка, прижала к себе омертвевшие листья, словно укрыться ими пытается. Листья не успели пожелтеть. Дрожат они на ветру – странные, сизо-зелёные, ни живые, ни мёртвые…
Бабушка ловит мой взгляд. Слабо улыбается:
– Если тебе кажется иначе, или что-то выглядит не так – в нём всё равно скрыта жизнь. Наш мир родит жизнь даже из останков того, что его покидает.
Я едва сдерживаю слёзы. Бабушку готовят к операции. Доктор сказал, что шансов почти нет, но без операции их нет совсем. Бабушка всё понимает, сама бывший хирург, здесь же в военном госпитале работала. Много крови и боли перевидала…
– Ты землянику принесла? – спрашивает бабушка.
– Да, но тебе же нельзя.
– Я и не буду. Поставь на столике, пусть красуется – сладость земли родимой.
Крупная садовая земляника красуется в искристом хрустальном салатнике. Её запах сладким облаком плывёт по больничной палате, перенося нас в весну, в самое начало лета. Я закрываю глаза, впитываю бабушкин голос, вслушиваюсь в её рассказ…
…Помню, той весною в сорок третьем всё дружно выстрелило. В рост пошло. Война только-только откатилась от Москвы. Совсем недавно пушки утихли и вот уже раскатисто, на правах победителя, гром грохочет:
– Ур-ра! Ур-ра! Урожаев пора…
Жарко. Босые ноги несут меня по мягкой от частых дождей лесной тропинке, и дальше, прочь с тропы, в густую траву, к близким берёзкам, под сень леса – к ягодной сладости!
– Невеста, стой же, егоза! Нельзя туда! Опасно! – сердито кричит мне вслед сержант дядя Серёжа. Но я отмахиваюсь. Не накажет! И даже ругать не станет. Мы друзья. Сегодня землянику собираем. Всё что он находит, я тут же съедаю с его большой шершавой, пахнущей махоркой ладони. А он смеётся:
– Оголодала моя невеста. Ешь-ешь, непоседушка.
Мне седьмой год. Здесь я родилась, здесь мой дом. Вообще-то сам дом сгорел, когда бомбёжки начались. В эвакуацию мы опоздали. Последний поезд с Курского вокзала ушёл без нас. Город закрыли и обратно нас уже не выпустили. Мы целую зиму жили при вокзале. Мама в госпитале медсестрой работала. Отец воевал где-то неподалёку. Москву защищал. А когда немцев отогнали, и отец вернулся. К маминой и нашей с братом радости. Больной, израненный, но живой, слава Богу.
– Руки-ноги целы, а то, что живот разворотило, и половину кишок вырезали – это ничего, новые отрастут, – шутил отец. Но тяжёлого поднимать он не мог, и даже нас, детей, на колени брал с осторожностью.
Мы жили в казавшейся мне тогда огромной коммунальной квартире в бывшем Гучковском особняке, неподалеку от станции Дедово. Отец, инженер-путеец, работал начальником станции. Мама возилась с младшим плаксой-братиком Васькой. А я росла сама себе хозяйкой. Детей сверстников в моём окружении не было. Дружила я с солдатами. Они меня знали, привечали и угощали, чем могли, кто хлеба краюхой, кто сахаром, а то и горьким шоколадом. Самый большой мой друг сержант дядя Серёжа рассказывал:
– Мы, невеста, леса подмосковные чистим, мины убираем и оружие всякое, и вражье, и наше, чтобы ты спокойно грибы-ягоды собирать могла, и братик твой, когда подрастёт…
Ходила я везде, не обращая внимания на посты и караулы. Окликнут:
– Здравствуй, невеста, проходи-проходи…
А в расположении части и накормят меня, и бывало, вымоют чумазую. И мыла дадут для мамы и брата в подарок. Те, что постарше, о семьях своих, о дочерях и сыновьях в кипящем вареве войны оставшихся, тосковали. А молодые сестрёнку младшую во мне видели. Но все невестою звали. Это теперь – Нина Петровна, заслуженный пенсионер… А тогда… Дадут мне котелок солдатской каши, гордо несу его домой – кормилица, мама похвалит. Иду вдоль Волоколамки, и обязательно какая-нибудь из проезжающих полуторок остановится:
– Здравствуй, невеста, домой торопишься? – И подвезут до самого переезда. А дома ждут – каша эта из солдатского котелка была, скажу прямо, семье нашей хорошим подспорьем.
…Так вот, бегу я по травам изумрудным, травы колышутся, солнечные блики по ним приплясывают, и вдруг – ой, острый камешек в ногу впился. Села, вожу рукой по подошве. Дядя Серёжа догнал меня, склонился, ногу осматривает, утешает меня:
– Ну, ничего страшного, крови нет, на камешек накололась, но не поранилась.
И тут я замечаю – в траве вокруг меня алые крапины рассыпаны. Много их.
– Ух-ты! Земляничка спелая!
Бегу от одной к другой. Срываю ягодки душистые. Щедро дарит земля родная сладости свои. За кустами полянка открывается. И земляники там тоже видимо-невидимо. Продираюсь сквозь заросли, вкусноту предвкушая. Но дядя Серёжа с высоты своего роста видит впереди то, чего я пока не замечаю:
– Постой, невеста! Не ходи туда. Ой, стой же!..
На заветной полянке земляники действительно пропасть. И вот она передо мною – сама королева-земляничища, огромная, налитая, медово-красная. Срываю и в рот. Сладко! Ничего слаще я, наверное, так за всю жизнь и не пробовала. Съела ягоду и только потом заметила, что кустик земляничный сквозь отверстие пулей в каске пробитое пророс, а из-под травы очертания человеческие угадываются. Немец там полёг, а может, и нашего солдата-защитника родная земля приняла…
Бабушка замолкает. Мы снова в больничной палате, а за окном нынешняя московская зима, морозная и бесснежная.
– Ой, страшно тебе, наверное, было?! – вскрикиваю я.
Бабушка улыбается:
– Весь ужас ситуации я лишь с годами осознала. А тогда и страшно-то не было. Перешагнула я через каску пулей пробитую и побежала дальше в жизнь.
Степанов Анатолий Владимирович,
г. Полоцк, Республика Беларусь
БАЛЛАДА О КАТЕ
Год прошёл без нашей Кати…
Весела была, мила,
В голубом цветастом платье
Всех парней с ума свела.
Даже я, довольно стойкий
Против всяких женских чар,
На неё смотрел и ойкал
И в душе тушил пожар.
Что случилось с нашей Катей?
Целый день грустна была;
Торопливо на закате
За околицу ушла.
А под утро тело Кати
Обнаружил дед-сосед:
Окровавленное платье –
Преступленья страшный след.
И кругом трава примята,
Втоптан в грязь цветов букет…
Что случилось? – непонятно.
Кто прольёт на тайну свет?
Хоронили нашу Катю
На высоком берегу,
Много гневных слов проклятья
Адресованы врагу:
- Как земля не содрогнётся,
Не поглотит подлеца.
- Кто он?!
- Ищут…
Мне неймётся
Маску снять с его лица.
Год прошёл – вопросы те же…
Катю стали забывать.
Остаётся рана свежей
У меня. Да плачет мать.
БАЛЛАДА О СТРУНЬЕ
Оставлю повседневные дела –
К природе хочется, на волю!
Я целый год не видел поле,
Черёмуху, что у ручья цвела…
Поеду в Струнье! На безлесный холм
В лучах зари всплыву из ночи,
На рыжей резвой лошади верхом
Промчусь по полю, что есть мочи.
И у ручья тихонько постою;
Журча, напомнит он былое –
Свистяще-острое и злое,
Что слышал я у жизни на краю…
Большой войны короткий эпизод
Напомнит и обросший мохом
Полуразрушенный фашистский дот –
Приметный памятник эпохи.
В то время дот окрестности держал
Под круглосуточным прицелом,
Изрешетили пули тело,
Когда однажды мимо конь бежал.
Там, у ручья, в ста метрах от села,
Судьба ко мне была жестока.
Черёмуха тогда ещё цвела
И отцвела она до срока:
Изрубленные пулями цветы,
Как слёзы, падали на травы –
Стреляли немцы для “забавы”…
Меня спасли овраг, ручей, кусты…
С годами струнский случай не гнетёт –
Испытываю я волненье
И повторяю день рожденья,
Когда весной черёмуха цветёт.
Стеценко Галина Георгиевна,
г. Москва, Российская Федерация
РЫБАЦКОЕ СЧАСТЬЕ
Михаил увлечённо готовился к рыбалке. Продумал меню для рыб – приманки под сказочных жуков и разноцветных мушек. И предвкушал рыбацкое счастье. Для него каждая поклёвка таила в себе восторг.
– Опять рыбалка? – недовольно вздохнула жена, обходя разложенные в прихожей рыбацкие принадлежности.
– Конечно, можно поспать в выходной, но, понимаешь, Тамара, гонит на пруд некое чувство… знакомое рыболовам… – с оптимизмом говорил он, – поехали вместе!
К рыбалке он подходил философски.Никогда не давал себе установку обязательно поймать рыбу. И сколько поймал рыбы, не считал.Душой отдыхал в окружении склонившихся над водой верб и наслаждался уединением от городской суеты. Возвращался весьма впечатлённым.
– Какой мне прок от этой рыбаки? Золотую рыбку ты всё равно не поймаешь! И новую квартиру она мне не подарит, – иронично ответила Тамара.
– Всё у нас будет. Вчера в отделе ипотеки был. Вот документы соберём…
– Да когда это всё будет?! Я у разбитого корыта сижу! Всё жду… И, похоже, из твоей «хрущёбы» до самой смерти не выбраться!.. – Оборвала его жена резким и стремительным потоком недовольств. – А на твои «Жигули» боюсь садиться – развалятся по дороге!.. И пока с тобой буду жить, ходить мне только в облезлой шубе!
– Ну опять тебя прорвало! Машина уже отремонтирована. А шубу мы тебе в прошлом году купили, – муж старался спокойно реагировать на её настроение, как на погодное явление.
– Да я терпеть не могу твою рыбу! Наш кот – и тот объелся её за два года нашей совместной жизни… – она закрыла двумя пальцами ноздри, как будто чувствовала запах рыбы. Ткнула ногой в рыболовецкий ящик, продолжая выплёскивать свой гнев на мужа. – Расселся на весь коридор! Расставил ноги длинные, как удочки. Не пройти! Как мне это надоело!
– Сейчас всё уберу, Тамара. Ну потерпи чуточку, – просящим голосом он пытался успокоить жену. А она носилась по квартире, как вихрь:
– Потерпеть, когда ты все секреты ловли рыбы изучишь? – хлопнула по столу журналом «Рыболов». – Да это никогда не кончится! – Схватила карту водоёма с нанесёнными бровками дна и демонстративно порвала её на мелкие кусочки, рассыпая их по ковру.
Михаил вскочил, как ошпаренный:
– Ты что? Что ты сделала? Это чужая карта!
– Ты, Миша, неизлечимо болен. Болен рыбалкой!
– Скорей бы суббота да на рыбалку! Чтобы не слышать и не видеть тебя!Самый плохой день на рыбалке лучше, чем хороший день дома, с тобой! – терпеливый муж впервые ступил на тропу войны с женой. И захлопнул за ней дверь.
Некоторое время, пытаясь сохранить мир в семье, Михаил не ездил на рыбалку и старался ничем не раздражать жену, но вскоре понял, что ситуацию в отношениях не исправишь. Недостатки каждого, вчера незаметные из-за пелены влюблённости, стали очевидны для двоих. И однажды Тамара заявила, что уходит к другому, тому, кто с новой иномаркой и коттеджем. Из-за рыбалки. Так и развелись.
Прошло полгода.
Михаил на диване обдумывал предстоящую рыбалку. Зазвонил телефон. Друг Сергей? Нет, к удивлению, Михаил узнал голос Тамары:
– Здравствуй, Миша! Что же ты ни разу не поинтересовался, как я без тебя?
– Что интересоваться? Ты ушла от разбитого корыта в хоромы. Наконец, нашла то, что искала.
– Ой, Миша, не нашла…– голос её был жалок, каким он его никогда не слышал. – Жена я ему или нет, не знаю. Не расписались пока, да он и не собирается… Его друзья и подружки надоели! Не выбывают отсюда: днюют и ночуют. Только успевай постели менять! Коттедж трёхэтажный, полы – за неделю не перемоешь! Служанку не нанял. Я и уборщица, и повариха… Да и жадный: на неотложные нужды денег не выпросишь. Выходной у меня в субботу. Ты, Мишенька, чем в эту субботу занимаешься?
– Я по-прежнему болею: на рыбалку еду, – сухо ответил Михаил и, не дождавшись продолжения диалога, отключил телефон.
Последняя неделя марта радовала щедрым солнцем. Самая рыбалка! В городе снег почти растаял, а на пруду солнце тёплыми лучами лижет лёд, да растопить его пока не в силах.
В пятницу Михаил позвонил другу Сергею:
– Завтра на рыбалку со мной поедешь?Интернет предсказал «окно» между двумя циклонами.
– Нет, – без колебаний ответил Сергей, – у меня жена в деревню к матери уедет.
– Тем более поехали. Что один будешь дома сидеть?
– У меня своя рыбалка будет.
– Не понял. Новый водоём?
– Ты что, тупой? Жена уедет! Для меня, в отличие от тебя, лучшая рыбка – женщина. Закину удочку – кого-нибудь выловлю. И вместе нырнём под одеяло… А ты лови окуней, лови. Без меня. Прости, друг, другие виды, – Сергей говорил уверенно и артистично, меняя интонации, и Михаил представлял его удовлетворённое лицо, умелого игрока.
На пруд Михаил поехал один, на «Жигулях» по накатанной рыболовами дороге. Дорога петляла вдоль берега и позволила Михаилу выбрать место с удобным подходом.
На скалах, где берег круто опускался в воду, висели стеклянные грибы.На ледяном поле темнели фигуры: уже сидели рыбаки, пошевеливая зимней удочкой «махалкой».
Михаил достал из машины рыболовный ящик, служивший ему сиденьем и хранилищем улова и принадлежностей. Вытащил ледоруб из чехла. И вскоре промерзший лед быстро захрустел под ножами ледоруба, рассыпаясь на мелкие алмазные осколки. Михаил сачком из брезента выбрал ледяное крошево, зачистил края – и лунка готова. Пробурил неподалёку ещё две лунки.
Забросил удочку. Блесну лишь изредка теребил некрупный окунек «матросик». Михаил поменял лунки. И тут стая окуней продемонстрировала взрывы активного клёва! Ловились мелкие и средние окуньки. Михаил бросал их на лёд перед лункой и смотрел на их танцы. Они вертелись и подпрыгивали, в бледно-жёлтых и зеленоватых костюмах с красными отделками-плавниками.
Мороз немного спал, и уже можно было обойтись без рукавиц. Солнце быстро поднималось над прибрежными вербами. Бесстрашные вороны перелетали с одного дерева на другое, кружили над прудом в ожидании добычи.
Вдруг Михаил почувствовал хватку рыбы. Поклёвка мощная! Наконец, пришла удача! Подтянув рыбу к лунке, он увидел торчащую из воды голову огромного окуня –
красавца-горбача.
В куртке зазвонил телефон. Михаил дёрнулся на звонок. В этот момент окунь сделал рывок и – сорвался с крючка! Михаил с досадой отложил удочку и полез в карман за телефоном. Кому понадобился? Сергей звонил:
– Ну, как рыба? Клюёт?
– Клюет-клюёт. Из-за тебя горбач с крючка сорвался!Увесистый экземпляр, явно за килограмм. По местным меркам гигант!
– Охота за крупным окунем входит в программу многих, вот только не всегда бывает успешной, – говорил Сергей со знанием опытного рыболова. – А рыбаков много там?
– Много, весь пруд облепили, пингвины. И погода – чудо!
– А сколько рыбаков?
– Да что я их считал? Тебе что, делать нечего? Вопросы такие задаёшь!
– Да, представь себе, нечего. Я здесь, как голодная акула! Ни одной рыбки рядом! Позвонил, а они все крутятся вокруг своих самцов и мелюзги. Включил свой аквариум –
по всем каналам рыбки, хорошенькие такие, хвостом виляют. Да чуть не разбил его!
– Ну не расстраивайся. Всякий рискует остаться без улова.
– А среди рыбаков женщины есть?
Михаил глазами описал круг:
– Недалеко от меня, вроде, две женщины.
– Эх, зря я не поехал! Они хорошенькие? Они одни приехали?
– Хорошенькие или нет, издали не определишь. В куртках: жёлтой и красной. Штаны ватные. Мужчина с ними.
– Ну да ладно, пока. Иди ловить. Позвоню завтра, узнаю, каков улов.
Михаил остался доволен рыбалкой. И улов хороший, и погода. Собрал окуней в полиэтиленовый пакет. Выпил чаю из термоса и с аппетитом пожевал бутерброд, глядя, как вороны упруго перепрыгивают от лунки к лунке.
Тут за спиной раздался женский крик:
– Ой! Ой!
Михаил оглянулся. Женщина в красной куртке махала руками, прогоняя ворон:
– Кыш! Кыш вездесущие!
Пока она отходила от своей лунки к друзьям, стая ворон налетела на её рыбу, лежавшую на льду возле лунки. Вороны схватили в клювы самых крупных окуней и уже летели к берегу!
Михаил взял свой пакет с рыбой и подошёл к обворованной женщине.
– Как жалко! Ловила-ловила…– чуть ли не со слезами жаловалась она. – Не уберегла! Одна мелочь осталась…
– Возьмите, пожалуйста, мою рыбу, – Михаил протянул свой трепыхающийся пакет.
– Нет-нет. Ничего страшного не произошло. В следующий раз наловлю, – она подняла на него покрасневшее от солнца и мороза лицо.
– Я сам рыбу редко готовлю. Живу один. Куда мне её столько! Наловлю – соседке-пенсионерке отдаю. А мой кот ест её без аппетита. Пожалуйста, возьмите, пусть для вас сегодняшний день ничем не будет омрачён, – Михаил взял худенькую, как у девочки, руку женщины и вложил в неё ручки своего пакета.Она одарила его благодарной улыбкой:
– Ну, тогда я приглашаю всех ко мне на рыбный ужин, – громко и торжественно объявила она. К Михаилу подошёл мужчина из её компании и протянул руку для знакомства:
– Александр.
– Михаил.
– А это моя жена Наташа, – Александр обнял женщину в жёлтой куртке, – А пострадавшая – наша подруга Женя. А что, её предложение мне понравилось. Она вкусно готовит. Михаил, ты не против?
– Я рад такому предложению.
Женя приготовила рыбу, запечённую с луком в молочно-яичном соусе. Михаилу показалось, что вкуснее он никогда не ел. За полгода холостяцкая жизнь научила его готовить себе простую еду, а сегодня он открыл для себя новый вкус.
Пока Женя хлопотала у стола, Михаил любовался её доброй улыбкой, на которую отвечал своей. Весь вечер он наблюдал каждое движение Жени и ждал встречи взглядов. Он чувствовал себя юнгой, жаждущим отправиться в далёкое путешествие, неизвестное и завораживающее.
Разговор за ужином был непринуждённым и тёплым, и всем не верилось, что познакомились они всего несколько часов назад. Договорились на следующий выходной ехать на рыбалку вчетвером.
Домой Михаил вернулся от Жени ближе к обеду. Звонит Сергей:
– Ну, как, ты счастлив вчерашней рыбалкой? Много рыбы наловил?
– Одну… Но крупную. И я счастлив!
– Да? Тебе удалось горбача поймать?
– Нет, он сорвался, когда ты трезвонил.
– А что за рыбу поймал?
– Русалочку. – Михаил многозначительно молчал и довольно улыбался. Он видел себя рядом с Женей и предвкушал своё счастье – крепкую рыбацкую семью.
НА КРАЮ ПЕРЕМЕН
пьеса в 3-х действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Нина – 45 лет, по прозвищу Мышка.
Лариса – подруга Нины.
Лёня – муж Нины.
Витя – сосед по квартире, друг Лёни.
Елена Тимофеевна – мама Нины.
Антонио – работает в Испании, отельный гид.
Анжелика – подруга Антонио.
Бенито – испанец, работодатель Антонио.
Работник ресепшен.
Бармен.
Прохожие, отдыхающие, артисты, пассажиры.
В спектакле звучат русские и испанские песни.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Городок российской глубинки. Наши дни.
В глубине сцены: в одной части – фасад магазина «Продукты плюс» с вывеской «Приятного шопинга», дерево, дорога с «зеброй», в другой части – дверь в квартиру, простой интерьер квартиры (стол кухонный, стол компьютерный, табуретки).
Явление 1.
Нина (в сером платье выходит из квартиры).Что-то изменилось во мне. Что-то неуловимое, как свет между утром и днём, днём и вечером. Незаметная грань другим и необъяснимая мне самой. Сын, наконец, повзрослел, стал самостоятельным. И, как будто, камень свалился с плеч! А Лёня, муж мой, начал новую жизнь… Эх, мне так хожется расправить крылья (взмахивает руки вверх.) и полететь!..
Пересекает улицу по «зебре», стараясь наступать на белые полоски.
Лариса. (В яркой одежде выходит с другой стороны сцены, наблюдает за Ниной, встречаются). Привет, Мышка! Ты всё прыгаешь по своей чёрно-белой дорожке.
Нина. По белым полоскам, Лариса! По белым!
Лариса. Да ты на цветную территорию переходи! А то живёшь как в зимнем лесу: снег да чёрные стволы деревьев видишь. А помнишь… (смеётся.) когда твой старый чёрно-белый телевизор сломался, и все прилавки в магазинах уже были завалены цветными, тебе не хотелось расставаться со своим чёрно-белым(смеётся.)
Нина. (с сожалением). Помню, Лариса. Пролетели годы… и ничего в них не менялось. На работу бегала в один и тот же магазин «Продукты». Новый хозяин, правда, вывеску на нём сменил, назвал «Продукты плюс» и отдел с хозяйственной дребеденью добавил… табличку повесил «Приятного шопинга». А я все в той же должности – молочно-кифирного продавца…
Идут вместе к магазину.
Нина. Два десятка лет изо дня в день мерию одну и ту же дорогу от дома на работу, с работы домой. Знаю возраст каждой трешинки, каждой выбоины в асфальте.
Лариса. И ходишь с опуцщенной головой. (Улыбается.) Трещинки рассматриваешь или денюжку ищешь?
Нина. Мне часто хотелось найти на дороге денег, чтобы дотянуть до зарплаты и вернуть тебе долг.
Лариса. Пойдём скорей на работу, а то опоздаем.
Нина и Лариса подходят к двери магазина.
Нина. Мне с тобой поговорить надо…
Лариса. Мышка,давай в перерыве. Покурить выйдем, тогда…
Заходят в магазин.
Явление 2.
Лёня. (идёт с пакетами продуктов в обеих руках). Всё необходимое, кажется, купил. Кулинарную книгу почитаю и что-нибудь вкусненькое приготовлю к ужину.
Входит в квартиру, кладёт продукты на стол, уходит.
Явление 3.
Из магазина выходят Нина и Лариса в униформе продавцов.
Лариса.(закурила).Ты, кажется, поплакаться хотела. Давайначинай.
Нина. (отмахивается от дыма). Ты знаешь, сын вчера зарплату получил…
Лариса. Ну и? Сразу пропил?! (с сочувствием качает головой.)Яблочко от яблоньки…
Нина. Да нет.
Лариса. (удивлённо).Лёнька пропил зарплату сына?!
Нина. Да нет. Никто не пропил.
Лариса. Ну, извини. Всегда, если ты начинаешь со слов «он вчера зарплату получил», то за этим сразу следует, что он её уже пропил.
Нина. Лёнька сейчас не пьет. Держится, сзазал, что завязал… завязал навсегда.
Лариса (сочувственно).Бедная Мышка! Ты самая терпеливая на свете! Потому что, всю жизнь терпишь.
Нина. Сын взял мой занранпаспорт, чтобы купить мне путёвку и билет заграницу.
Лариса. Так бы сразу и сказала, что деньги нужны. Сколько?
Нина. Не нужны мне деньги. Игорь подарок мне сделал – путёвку в Испанию. Вот я хотела с тобой новостью поделиться, посоветоваться, ехать мне или нет.
Лариса. Съездить отдохнуть в отпуск – это для тебя великая новость! Все ездят отдыхать каждый отпуск, а ты – на деревенских грядках гнёшься или дома Лёню стережёшь, чтоб в ларёк не сбежал. В наше время за границей кто только ни бывал! Вот я была и в Турции, и в Египте… (выбрасывает окурок.)Наконец-то, тебе загранпаспорт пригодился. Четыре года ждал, когда ты о нём вспомнишь. Это я тебя надоумила его получить…. А Лёнька о путёвке знает?
Нина. Пока не говорила.
Лариса. Он обалдеет! Потом расскажешь, как он воспримет.
Нина. Не представляю, как я своих мужиков одних оставлю? Никогда такого не было… Мама мне говорила, что я всегда рядом с мужем должна быть, и всюду – за ним, как ниточка за иголочкой…
Лариса. Не маленькие, твои мужики, не умрут без тебя. Игорь у подружки ночует. А Лёнька… как у тебя терпения хватало столько лет ниточкой за иголочкой? Лечить его от запоев и ждать с моря погоды. Всю жизнь ты на это растратила! А бросить его не могла…
Нина. Как же бросить! Он же не камень! Живой. Лечила. Как не лечить, если болезнь такая привязалась.Но ведь и счастливые мгновенья были! Незабываемые…
Лариса. И слепота твоя была. Она по молодости у всех бывает.Поедь, конечно, отдохни, другую страну посмотри! И не раздумывай! Тебе надо ехать! Тебе давно пора отдохнуть!.. Пойдём работать. Поговорим ещё об этом потом.
Заходят в магазин.
Явление 4.
Нина входит в квартиру. Лёня встречает её в кухонном фартуке и с ложкой.
Лёня. Я картошку жарю.
Нина. Опять картошка!
Лёня. (виновато). Я кулинарную книгу почитал, но ничего лучшего жареной картошки с луком не нашёл.
Нина. Наша кулинарная книжка из прошлого века! Ты бы в интернете поискал что-нибудь праздничное…
Лёня. (задумывается.) А какой сегодня праздник? Не припоминаю…
Нина. (бросает сумочку на тумбочку.)Жарь-жарь. Потом скажу. А я сейчас пока в компьютер загляну.
Проходит и садится за компьютер.
Лёня. (ставит посуду на стол, подходит к жене, берёт её за плечи). Всё готово. Пойдем есть! Ужин, правда, получился не праздничный, не романтический.
Нина. (не отрываясь от компьютера). Сейчас-сейчас.
Лёня. Что ты там выбрала? Романтическое?
Нина. (нерешительно встаёт).Да, романтическое… Я должна тебе сказать…
Лёня. (снимает кухонный фартук и наклоняет голову к её голове). Погоди!(убегает, приносит и ставит на стол свечу, зажигает).
Нина подходит к кухонному столу, садится.
Лёня. (садится). А теперь говори.
Нина. Сын мне подарок сделал с первой зарплаты.
Лёня. Молодец сынок! Моё воспитание! Это я ему говорил, чтобы он с первых отпускных матери подарок сделал. Вот он и сделал! А что купил?
Нина. Путёвку.
Лёня (удивлённо).Путёвку? Какую путёвку? Зачем?
Нина. Отдыхать.
Лёня. Не понял.
Нина. Он купил мне путёвку в Испанию.
Лёня. Что? Куда-куда? (встаёт из-за стола.)А зачем? И это подарок?
Нина. (уверенно).Да, это подарок. И я приняла его. Еду!
Лёня. (с недоумением).А зачем так далеко отдыхать? У нас домик в деревне есть. Там твоя мама, Елена Тимофеевна, ждёт нас. Любит, когда мы к ней приезжаем. Там лес, пруд… Там настоящий отдых!
Нина. А я на море хочу!
Лёня. Ты, что, море не видела?
Нина. Да я на море была только в студенческие годы. От института нас направляли в Крым работать в кухонными работниками в детском лагере: день – работать, день – отдыхать. Тогда я впервые увидела море и горы. Двадцать пять лет об этом отдыхе вспоминаю (вздыхает).
Лёня. Ну что море? Это большая лужа… (разливает чай).
Нина. Я ни разу заграницей не была.
Лёня. И я не был. И ничего не потерял!(недовольно.) Тебе чужое море захотелось посмотреть?! И зачем на него смотреть? И сын тоже, модничает, придумал, какой подарок матери сделать… (пьёт чай.)На что деньги потратил!
Нина. (огорчённо). Значит, не пускаешь…Так и хочешь, чтоб я за тобой ходила, только твоими проблемами жила, и никаких просветов в жизни…(задувает свечу).
Лёня. (встаёт, ходит взад-вперёд).Ну, если ты о-о-о-чень хочешь, то едь…
Нинавстаёт и обнимает мужа.
Лёня. (с улыбкой). Сынок то же, придумал: на что деньги выкинул!.. на путёвку! На скалько лет вперед выпивки можно было купить? (смеётся). Витьке, соседу, расскажу – обхахочется!
Уходят, обнявшись.
Явление 5.
Нина.(в квартире, звонит по телефону). Мамочка, добрый день! Ты представляещь… я лечу в Испанию!
Елена Тимофеевна. (голос, обрывает дочь). Меня Лёня уже ошеломил.
Нина. (обрадованно).Мамочка, я так рада, представляешь, в Испанию!
Елена Тимофеевна. (голос). Не представляю! Я не понимаю, зачем тебе туда лететь?
Нина. Лёня мне: зачем? И ты тоже. Вы как сговорились! А я себя впервые почуствовала окрыленной. Сын вырос и стал работать. Лёня сейчас держится, работает… закончилось, наконец, время становления – выведения его из запоя…
Елена Тимофеевна. (голос). Окрылилась – так летай над российскими полями и лесами! Зачем тебе отпуск на заграницу тратить? Сколько у нас в стране уголков распрекрасных! Реки, озёра, берёзки, сосёнки… Это сколько жизней надо, чтобы всю эту красоту повидать? А лучше всех – тот уголок, где ты родилась. Приезжай домой. Помнишь, как мы в лес вместе за грибами и черникой ходили… а как ты в детстве речку любила, как рыбка плавала!
Нина. Мама, ты вспомни ещё пионерлагерь с удобствами во дворе без горячей воды, где я школьницей отдыхала. И несбыточные мечты народа – обещанный коммунизм – лестницу в небеса. Нет, мама, сейчас другое время. Все заграницу едут. Лариса, подруга моя, уже и в Турции, и в Египте побывала. Я еду, мама!
Елена Тимофеевна. (голос недовольный). Вот упёртая: «Еду, еду!». Едь! Поотдыхаешь там, приезжай отдыхать ко мне: картошку окучивать.
Нина. Мамочка, я вернусь, и – сразу к тебе, буду помогать и делиться впечатлениями! Пока-пока. Целую! (уходит).
Явление 6.
Нина и Лариса выходят из магазина и направляются по тротуару.
Лариса. Фух, закончился рабочий день.(вздыхает.)Ну как Лёня воспринял известие о твоей поездке? Не упал в обморок?
Нина. Не обрадовался, но всё же, поразмыслив, согласился.
Лариса. Срочно делай другую прическу и волосы крась! Купальник есть? Купи другой! И новых шмоток целый чемодан купи! Знаешь почему я тебя Мышкой зову? Не за твой маленький рост, а за твою серую одежду. Ты посмотри на себя, в чем ты ходишь: серое платье, серая юбка, серые брюки. Костюмы Мышки!
Нина. (смотрит на себя, задумывается).И правда. А я этого не замечала…
Лариса. (кокетливо).Тына меня посмотри.Шикарно?Чтобы быть красивой, нужно уметь хорошо выглядеть… С одеждой – это мы решим. Я могу с тобой прочесать весь рынок и приодеть тебя так, что ты себя не узнаешь! Запомни правило: приедешь в отель и только чемодан поставишь, сразу выходи мужика выбирать. И усвой, что победа женщины – стать побеждённой.
Нина. Лариса, какого мужика? У меня муж есть. Да и кому я нужна в этом возрасте?
Лариса. Тебе сорок пять!В нашем возрасте, подруга, от мужиков лопатой не отмахаешься! Это я тебе, как замужняя женщина говорю. Особенно, на отдыхе, там пары на любой вкус подбираются. Одним мужчинам нравится на распашку душа, другим – халатик…
Нина. Что ты такое говоришь…
Лариса. Ты слушай внимательно, а потом спасибо мне скажешь.Женщины в сорок пять становимся сочными плодами. Но не все. Плоды нуждаются в том, чтобы их питали, как следует, заботились о них, а то они могут усохнуть. Не знаю, как тебя Лёня питает, но ты похудела…
Нина. Что ты!Лёнямне ужины готовит! Он сейчас неплохо зарабатывает…
Лариса. Не прикидывайся, что не понимаешь о чём я.
Нина. (вздыхает).У каждой своя женская судьба…
Лариса. Э, подруга, так и усохнуть недолго, если ничего в жизни не менять…
Нина. Да ну тебя!(пауза, растерянно.)Не представляю, как я буду в чужой стране общаться. Английский не знала, да ещё и забыла. Из того, что учила в школе и институте, мало в извилинах зацепилось. И, конечно, ничего не успею подучить за неделю до Барселоны! Если б я заранее знала, что поеду, я б себе разговорник купила, и немного английский повторила бы.
Лариса. А я заграницей говорю и по-английски, и по-немецки, и по-французски.
Нина. (удивлённо). Ничего себе! Ты столько языков знаешь?
Лариса. Откуда? В школе по немецкому еле тройку поставили. Академияв не кончала… (деловито.) Я завела себе общую тетрадь по-иностранному. Записала в неё основные выражения русскими буквами: вопросы, ответы. Трудновато бывает вдолбить их иностранцам – по сто раз переспросят, только потом поймут, о чём я их спрашиваю. А отвечают – накрутят по-своему шиворот-навыворот так, что я их понять не могу! Иногда приходилось некультурной выглядеть: пальцем показывать на предметы. Ты, Мышка, не переживай – с моей тетрадью не пропадёшь. Я дам тебе её напрокат, на всякий случай. Но она может тебе и не пригодится. Там русских – на каждом шагу! Только одним рейсом полмиллиона россиян перелетает! Не переживай! Знание чужых языков тебе, может быть, и вовсе не понадобиться.
Уходят.
Явление 7.
Нина в новой одежде, с модной прической и Лёня в квартире. Стоит чемодан.
Лёня. Присядем на дорожку.
Нина. Присядем.
Садятся.
Лёня. (встаёт и ходит взад-вперёд). Что-то такси долго нет.
Нинадостаёт из сумки книжку.
Лёня. (глядя на книжку искоса). Это что, «Молитвослов» в дорогу?
Нина. Это путеводитель по Испании с мини-разговорником, на всякий случай. Мне Игорь купил. Почитаю пока. (вслух читает.) Ола! – привет. Грасьяс – спасибо. Пэрдон – извините. Дондэ эста?.. – где находится?.. Пуэдо вэр ла абитасьён? – Я могу осмотреть номер? Тьензэн отра абитасьён? – У вас есть другой номер?..
Лёня.(подходит к Нине, и, став на колени, обнимает её голени). Не уезжай! Прошу, не уезжай!
Нина. Ну что ты, дорогой? (гладит его по голове.) Путёвка и билет на руках. Неужели пусть пропадут?.. Я же не на совсем уеду…
Лёня. А вдруг там у тебя заведётся… ну этот.. соблазнитель. Мне без тебя не жить.
Нина. Не может этого быть!
Лёня.(поднимает голову с её колен). Едь! (Достаёт прозвеневший телефон, встаёт, отвечает.) Да. Понятно. (к Нине.) Такси подъехало. Я провожу. (везёт чемодан).
Явление 8.
Витя.(выходит им навстречу). Вам помочь?(берёт чемодан из рук Лёни и катит его, помогает погрузить в багажник).
Нина. (целует Лёню, садится в такси.) Не скучайте!
Лёня. Счастливого пути! Мягкой посадки!
Витя. Отдыхай на всю катушку! (Лёне тихо.) А мы здесь…не заскучаем!Мы без неё не пропадём!
Нина, уезжая, машет рукой.
Лёня. Уехала…
Витя. И это надо отметить.(кладёт руку на плечи Лёне, идут к столу.)Ты набросай на стол, а я сейчас.. я мигом! (убегает и вскоре возвращается с бутылкой).
Лёня. Я не пью, завязал.
Витя. По чуть-чуть.
Лёня. Два грамма.
Витя. Здесь два стакана всего! (разливает в рюмки.)Ну ты рискнул, друг: жену на курорт отправил!
Лёня. Рискнул.
Витя. И мододец. Кто рискует пьёт и шампанское, и покрепче… И мы рискуем, Лёня! Вот за это и выпьм!
Лёня. Ну давай!
Выпивают и ещё наливают.
Витя. Я однажды жену отпустил на курорт и теперь один остался. Упорхнула птичка!
Лёня. Давай выпьем, чтоб моя вернулась…
Выпивают и ещё наливают.
Занавес.
Струкова Марина Васильевна,
г. Москва, Российская Федерация
ПОЛЯНКА
- Когда мама с папой меня в Москву заберут?
- Нельзя тебе туда, внучка.
Михаил Иванович жалостью смотрел на Аришку. Стоит на крыльце, смотрит на тропинку, ведущую к шоссе, жалобно, как пойманный зайчонок. Девятый год идёт девчушке, ей бы в школу, быть среди сверстников, а приходится жить на хуторе, где и людей не осталось. Вокруг заброшенные сады, да развалины. Правда, их дом новый, просторный. Отец Аришки построил ради дочери. Два этажа, мансарда с балконом. Не нравится Михаилу Ивановичу зять – тёмные делишки в столице проворачивает, не иначе бандит. Но такое уж время сейчас – странно встретила Россия девяностые годы. Главное, чтобы о семье думал. Есть у Аришки и бабушка, но она в последнее время часто хворает, вот и сегодня не выходила из своей комнаты, только принёс ей дед чай из лекарственных трав.
У Аришки нежное округлое личико, большие голубые глаза, на длинных ресницах блестят слезинки, как роса. Длинные, золотом горящие на солнце волосы, распущены. Она в белом сарафане, вышитом бабушкой.
- Садись на лавку, я тебе косу заплету.
- Деда, ты не умеешь, а почему остричь её нельзя?
- В волосах у вас сила. Садись, говорят тебе. Историю расскажу.
Это Аришка любит. Дед и внучка садятся на лавку, поставленную на широком крыльце. Отсюда далеко видно. Дом стоит над рекой, на высоком берегу. А противоположный берег – пологий. Дальше — бескрайняя степь. Слева вдоль реки начинается тёмный лес, островерхие ёлки теснятся за полосой березняка.
- Я, внученька, в тысяча девятьсот пятом году родился. Родители мои жили на этом хуторе, не бедствовали, и поскольку школы здесь не было, меня отправили учиться в город Тамбов, комнату мне снимали, а я вместо того, чтобы ума набираться, связался с большевиками. И когда в наших краях стали с антоновщиной бороться, объявился тут с отрядом Яшки Шпица, комиссара, кажется, из латышей. Яшка этот был из себя страшноват, глаза выпуклые, нос вислый. Зато ходил в кожанке, в красных галифе, на голове фуражка, сапоги блестят. Любил обыски устраивать. Хозяев из дома выгонит, а сам шарит по буфетам и шкапам – ищет деньги да золотишко. На древние иконы у него глаз был, сразу снимет — мол, конфискована, религиозный дурман. Была у него для добычи телега, которую приказывал охранять. Я уже тебе рассказывал про антоновщину? Как крестьяне против Советской власти поднялись?
- Да.
- Так вот, взял наш отряд заложников в двух деревнях. Яшка Шпиц и говорит: их родственники из лесов к нам сами прибегут. Двинулись в городишко Узварово, где расквартированы были. Но дело за полдень, решили сделать привал. Остановились на поляне. К поляне выходит склон горы, поросшей ежевичником. Разожгли костры. Чай в котелках заварили из шалфея.
- Мы с бабушкой рвали шалфей, он словно фиолетовыми свечками цветёт.
- А Яшке никогда покоя не было – всюду шныряет, всех подслушивает, всё высматривает и вдруг меня подзывает. Он со мной часто любил говорить, потому что остальной народ у нас был неграмотный, а я хоть и шёл мне только шестнадцатый годок, пообразованнее прочих казался. С виду-то мне могли и двадцать лет дать – у нас в роду все дюже рослые. И когда я к Шпицу в отряд пришёл, то соврал, что мне восемнадцать. И вот значит, тычет Яшка пальцем в склон горы и спрашивает:
- Ты ведь из местных, Мишка? Скажи мне, что это?
А из-под земли гладкая чёрная поверхность видна.
Я отвечаю:
- Камень, Яков Семенович.
- На угольный пласт похоже. Неужели мы угольное месторождение в тамбовском лесу нашли? Ведь это открытие, так, Мишка?
А мне самому до себя — я среди заложников крёстного своего увидел. Добрый был мужик, староста. Детишек у него было пятеро. Я и думал, как бы Яшку упросить, чтобы на свободу крёстного отпустил. Но боялся разговор начинать. А Яшка велел мне принести лопату и копать. Отбросил я немного земли, Яшка примечает:
- Нет, это не просто камень, это стена. А если есть стена, должна быть дверь. Ведь здесь дворец, не иначе?
Глаза у него загорелись. Послал в соседнюю деревню за лопатами, привезли их в телеге, раздали заложникам, и Яшка велел дверь искать. А двери там быть не могло. Уж я-то знал.
- Что же вы нашли, дедушка?
- Подожди, внучка. – Михаил Иванович уже вплёл в её косу зелёную атласную ленту и завязал. – Копали, копали, землю с ежевичником отбрасывая, и вот выросла перед нами чёрная громада, дом не дом, а близко к тому. Яшка вокруг бегает, стены щупает, вход ищет.
Хочет с другой стороны заставить откапывать, а там уже деревьями гора заросла. Да и темнота. Я, наконец, не выдержал и говорю: «Яков Семёнович, это гроб. И не следует нам чужой прах тревожить». Яшка аж подскочил, глаза стали безумными: «Как гроб? Не может быть! Точно гроб!»
Потом начал трясти местных, не слышал ли кто чего про дивную домовину. А оказалась она длиной около шестидесяти шагов. Я так думаю, что она из дерева была сделана, но окаменела. Ты знаешь, что уголь – дерево окаменевшее? Нет? Запомни. И вот уже ночь глубокая, а Яшка не унимается. Визжит:
- Взрывчатку несите!
Я говорю комиссару:
- Яков Семёнович, что там можно найти? Одна пыль теперь и осталась.
- Нет, Мишенька. Даже если один череп и то, сколько он будет стоить! А вдруг сокровища найдём?
Ударил взрыв, а гроб как стоял, так и стоит.
- Мало у нас тола. – Воет Яшка. – Надо из города привезти, да так рвануть, чтобы всё разнесло!
Вне себя человек. Потом говорит:
- Заложников приказываю расстрелять — могут выдать тайну, о гробе разболтать. А покуда Советская власть туда не влезет, никто не должен о нём знать.
Тут я не выдержал, и тихо говорю:
- Яков Семёнович, среди заложников мой крёстный. Он молчать будет, только отпустите.
А он скрутил из пальцев дулю и сунул мне под нос:
- Ишь чего захотел! Ты боец Красной армии или кто? Твоя родня — твои соратники, а всякие крёстные и крестники – злостный пережиток! Понял?
Я струхнул и говорю:
- Понял, товарищ Шпиц.
А сам думаю: и ты, рассучий сын, решил мне семью всю заменить? Не много ли берёшь на себя?
- Дедушка, не ругайся, – оборвала Аришка. – При детях нельзя ругаться.
- Хорошо, забылся я. Ты с виду-то большая, а на самом деле дитё.
- Это как приезжий мальчик? Я хотела поиграть с ним, а он говорит: ты же тётя.
- Да. – Вздохнул дед и погладил Аришку по голове.
- Рассказывай дальше! – Потребовала она.
- Расстреляли заложников в овражке неподалёку. А несколько бойцов в это время вернулись с озера, где рыбу наловили. Решили уху сварить. Пшено есть, лук есть, картошка есть. Подвесили над огнём котелок. А самим спать хочется.
- Отдыхайте, товарищи. – Яшка говорит, – я за ухой послежу.
Присел рядом на бревнышко и ветки в огонь подкидывает. Странно мне показалось, что он заботу о бойцах проявил, обычно брешет, как собака, а тут вдруг ласковым стал. Но и меня сон сморил. Утром все начали уху есть. А Яшка говорит:
- Михаил, пойди, заложников прикопай.
Я думаю:
- Вот же тварь. Но и сам я виноват — трус, почему не настаивал? А с другой стороны — за Яшкой не заржавеет и меня расстрелять.
Боялся я, что говорить, мальчишка ещё… Пошёл к овражку, лопату взял с собой, глиной мертвецов забрасываю и плачу. А их много, лежат в ряд, и крёстный среди них. Потом вернулся я на поляну, а ухи уже нет — всю съели ребята. Стали собираться в путь, кто лошадей седлает, кто запрягает. И вдруг все бойцы на землю попадали, корчатся, стонут. Один Яшка в стороне стоит, жеребца своего по шее оглаживает и делает вид, что ничего не замечает. Я то к одному товарищу брошусь, то к другому. А у них пена на губах, судороги. И вот уже один за другим отдали Богу душу. А Яшка мне говорит: «Миша, ты лошадей распряги, куда нам теперь целый обоз? Пойдут за нами так. Только мою телегу возьмём. Надо в город поспешать. Жалко ребят, конечно. Но ведь сами виноваты. Один принёс грибы, говорит: добавь в уху. Я и добавил – думал, человек деревенский, в грибах разбирается».
И я понял, что Яшка всех бойцов отравил, чтобы секрет про богатырский гроб не выболтали. И меня убьёт, когда до города доберёмся.
И вдруг услышали мы треск и грохот — словно десятки деревьев ветер ломает, но ветра не было. Тихое туманное утро стояло в лесу. Я стал оглядываться, и тут услышал крик – изо всех сил наш комиссар вопил. Стал взглядом его искать — но исчез Яшка. Бросился я тогда опрометью через лес, ломился по кустарнику, груды валежника перелезал, разум потерял от страха, и тогда только остановился, когда ноги подкосились от усталости. Упал в траву и лежу. Думаю: «К себе на хутор мне возвращаться нельзя – красные найдут, и смерть всего отряда повесят на меня. Да и злость взяла на них после убийства крёстного». И пошёл я в село Каменку, где антоновский штаб находился. Воевать за антоновцев недолго пришлось, совсем Красная армия нас в угол загнала. Уехал я тайком далеко от Тамбовщины и вернулся сюда только в сорок первом году, потому что войну надо встречать в родных местах.
- Дедушка, куда же твой командир делся?
- Думаю я, что великан его унёс.
- Убил?
- Не знаю. Было за что.
- А гроб ты после видел?
- Когда уже с антоновским отрядом шли через эти места – через месяц, заметил я, что снова на том месте гора, и ежевичник заново прорастает. Как будто кто-то гроб землёй забросал.
- Вот это! – Восторженно вздохнула Аришка. – Вот бы мне увидеть великана!
Дед покосился на неё и заметил:
- А помнишь, что я тебе про вишню говорил, которая высохла?
- Да, я сейчас.
Аришка поспешно поднялась и подбежала к вишнёвому дереву, стоящему в углу двора. Оно было высоким, с широко раскинутыми голыми ветвями. Аришка обхватила руками ствол и потянула его вверх.
- Дедушка, не получается.
- А ты ногами-то в землю упрись, да и рвани изо всех сил.
Земля вокруг ствола вздыбилась, показались вишнёвые корни. Аришка перевела дыхание и сделала ещё одно усилие. Раздался треск, девочка вырвала дерево из земли. И устало уронила на землю.
- Непорядок! – К ней подошёл дед. – Нельзя её посреди двора оставлять, отнеси к дровам. Позже я ветки обрублю, а ствол распилю. Для печки пригодится.
- Для камина, дедушка. – Поправила Аришка.
Отопление у них было газовое, а камин для красоты и уюта зимними вечерами.
- Растёшь, – невесело улыбнулся старик. – Помнишь, Арина, как добрый молодец в сказке дубы с корнями вырывал, силу испытывал богатырскую? Но ты у нас девица, тебе и вишни хватит.
Когда внучка стояла рядом с дедом, то ростом они были вровень. Но Михаила Ивановича это не радовало – и умница и красавица, а есть для неё место на земле? Ведь вымахает ещё больше. Ну, будут её родные прятать на хуторе. И век свой скоротает в одиночестве, на всей земле не найдётся ей пары. Только учёные, если узнают, не дадут покоя, да журналисты. Как можно дольше не хотел Михаил Иванович открывать Аришке, кто она. И ещё больше не хотел, чтобы сочла себя выродком из рода людского. Но уже замечала Аришка, что и отец её и мать, и дед и бабушка, и те люди, которых изредка видит она, отличаются от неё. А тем паче другие дети – уж очень маленькие они.
Аришка оттащила вишню к дровам, и они с дедом вернулись на крыльцо. Сели опять на лавку. К Аришке подошла толстая пёстрая кошка, девочка подставила ладонь. Кошка прыгнула туда, уютно улеглась и замурлыкала. Аришка – добрая тихая девочка. За что её Бог так наказал? Видно за грехи отца, который много недоброго натворил по молодости и даже отсидел – так в простодушии думает Аришкина бабушка. А мать толкует что-то про генетический сбой. Отец Аришку хотел положить в больницу, пичкать лекарствами, которые рост останавливают. Дед не позволил – не помогут таблетки, только здоровье девчонке загубят. Доходило до скандалов, до драк в семействе. Девочка жила в городе, пока не стала ростом почти со свою маму. О пятилетней Аришке родители говорили, что ей десять лет, о восьмилетней, что тринадцать. Но ведь заметны пропорции ребенка, а не подростка.
Теперь родители Аришки боятся заводить второго ребёнка — а вдруг и тот вымахает с версту? Всем тяжело. Но Аришка пока не замечает, что стала для семьи бедой. Играет в куклы, строит дворцы из песка, купается в реке. И как обычный ребенок плачет, если упадет и ушибётся. И болеет, если ноги застудит зимой. И любит конфеты.
- Дедушка, а ты, наверное, дуб можешь вырвать с корнями? – Наивно интересуется внучка.
- В наших краях издавна такие люди рождались. Богатыри! – Уходит дед от ответа. – Я тебе много читал о них, помнишь былины?
- И на картине они нарисованы, которая у нас в прихожей висит.
- Да. Но там только три богатыря, а на самом-то деле жили тогда и Микула, и Святогор, и Вольга – это всё наши предки. И злые богатыри были. Вот Тугарин-змей или Соловей-разбойник, помнишь: как он свистнет, так все травушки-муравы заплетаются, а лазоревы цветочки осыпаются. Думаю, богатыри-то и есть настоящие люди, какими Бог создал.
Что ещё тебе сказать? И кони у богатырей были подстать, огромные – скакали выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего. Есть в Москве музей Коломенское под открытым небом, я там был полвека назад, и спустился в овраг. По оврагу ручей течёт, женщины воду набирают, говорят, полезная. И лежат два огромных камня – один выше по склону, другой ниже. А приезжал я в Москву не один, но с рабочими Котовского завода, где после войны трудился. И экскурсовод рассказала, что бился здесь некий богатырь со змеем, который из реки выполз. Овраг тот – змеиный след. Змей убил коня под богатырём – выпустил бедной твари черева и голову отгрыз, и превратились они в камень. Но богатырь супостата одолел. В конце оврага лежит третий камень – голова змея, но её я не видел, там всё крапивой поросло.
- Дедушка, – осторожно спрашивает Аришка, – а я кто?
- Были в те поры и женщины-богатырки, звали их поляницами. Потому что в поле выезжали искать поединщика, силой своей потешиться. Иногда так судьбу свою находили – встретят ровню, да и выйдут замуж.
- Дедушка, значит, я поляница?
- Какая ж ты поляница? Ты ещё полянка. Тебе расти и расти.
- Правда? И какого роста я стану?
- Не знаю, не встречал я богатырок.
- Значит, теперь вовсе нет таких людей, как я?
- Может быть, и остались, только мало их, и скрываются. Лет пятнадцать тому назад, говорят, рос в соседнем селе мальчонка, тоже богатырь. Но однажды исчез. Родители не горевали, это все заметили. Может, знали, что всё в порядке с сыном?
- А почему богатыри исчезли? – Любопытствует Аришка.
- Если по былинам судить, были они прямые и честные, оттого тяжело им жилось. Простота хуже воровства — вот ведь какие поговорки теперь есть. Хитрить не умели, всё шли напролом. Князьям такие не по душе были – власть никогда не любила правду о себе слушать. Вот и отсылали богатырей на дальние рубежи, где повыбили их враги. Такие дела… Думаю, неподалёку стояла богатырская застава.
Ты заметила, что у нас в селе колодцев нет? Только колонки от водонапорной башни, которая версты за две отсюда. Потому что у нас, где ни копнут, тотчас натыкаются на камень. Но я-то знаю, что это и не камень вовсе, а гроб.
- Дедушка, ты меня не пугай. – Плаксиво сказала Аришка.
- Пошутил я, пошутил. – Спохватился дед.
- Нет, ты правду сказал.
- Чего мертвецов бояться? Живых опасайся. А я вот как понял, что это гроб – знаешь, чёрный камень, который из глины выступает над рекой? Гладкий, словно отполированный.
- Да.
- Это угол гроба. Я материал узнал, точь-в-точь, как у того, который мы в лесу нашли. Только гроб, на котором деревня стоит, в разы больше. Наверное, самый старый. Я думаю, мельчали великаны от поколения к поколению – сначала душой, а потом телом. Встарь люди были божики, а мы люди тужики, а познейские будут люди пыжики: двенадцать человек будут соломинку поднимать.
Только прадед мой, который на сто втором году преставился, помнил настоящих богатырей, они уже не так высоки были. Последняя семья – старик и старуха. Старик ослеп к тому времени и едва ногами передвигал. Как-то возле их дома парни стали куражиться, в ворота стучать, песни срамные петь. Дед вышел и говорит: хорошо вы, молодцы, разгулялись, шуму от вас много, да ведь и пустая бочка гремит, когда с горы катится. Подайте мне кто-нибудь руку, посмотрю, такие ли у вас запястья, как в прежние времена? Парни нашли железный лом и слепому подали. Он лом переломил и говорит: «Изрядный хрящик, а совсем не то, что десницы в наше время». Ребята притихли и от его дома убрались.
Видишь, в степи курганы?
- Да.
- Это богатырские могилы.
За рекой и впрямь виднелись холмы.
- Не такие уж они высокие, деда.
- В землю ушли. Богатырский погост.
- Ты говоришь: в землю ушли?
- А? Что? – Дед на миг умолк.
- Великаны в землю ушли?
Михаил Иванович растерянно взмахнул руками.
- А ведь и верно… Где же им ещё укрыться, как не под землёй? Мёртвых они наверх выносят хоронить, а у самих внизу, должно быть, целое царство.
- Значит, туда ворота есть, дедушка?
- А вот это внучка, новая загадка.
г. Самара, Российская Федерация
ПИСЬМО ТАНКИСТА
Здравствуй, Варенька! Это письмо
Ты уже не получишь, как видно.
Танк из боя я вывести смог,
Но изранен… И очень обидно,
Что так мало я сделать успел -
Оскверняют враги нашу землю.
Поле, где хлебный колос поспел,
Принимает другие посевы.
Мы колонну громили вчера.
Но, пробив боевую машину,
Разорвался фашистский снаряд.
И погиб мой напарник Василий.
Под покровом ночной темноты
Танк укрыть удалось в тихой роще.
И берёзу венчают кресты -
Где покоится друг и помощник.
На планшете лежит твой портрет.
Я гляжу на него – и мне легче.
Пусть дойдёт мой последний привет!
Время горе, родная, излечит.
И отстроят ещё города,
И сады возведут ещё краше.
Варя, милая, помни всегда,
Что погиб я за родину нашу…
—-
Голос мёртвых тревожит покой,
Открывает военные тайны.
И под Вязьмой в местечке глухом
Танк однажды был найден случайно.
На водительском месте – планшет,
Фотография девушки, письма…
И последний предсмертный привет
Лейтенанта, героя, танкиста.
ЧАЩЕ СМОТРЮ Я В НЕБО
Жизнь, намотав спирали,
Двигается к причалу.
Мир – тот, что был без края,-
Съёжился кляксой малой.
Всё, что казалось важным,
Вдруг потеряло цену.
Стали уже не страшны
Близких людей измены.
Стали смешны их дрязги,
Козни – наивно-мелки.
Жизнь посрывала маски,
Тайные вскрыла метки.
Чаще смотрю я в небо,
Где огонёчком малым
Либо снежинкой нежной
Путь свой начну сначала.
СОХРАНИ СВЕЧУ МОЮ
Из глубин вселенской пустоты
Не гаси, Всевышний, наши свечи.
Пусть цветут весенние цветы,
Соловьи встречают песней вечер.
Отгорает наша жизнь костром,
Но уже растёт малыш на смену.
Забеременеет вновь зерном
Та земля, что предавалась тлену.
Помолюсь за тех, кого люблю,
За детей, за мир на всей планете.
Сохрани, Всевышний, я молю,
Ты свечу мою. Пусть дольше светит.
КОБЕЛИНАЯ ИСТОРИЯ
Щенком меня ласково кликали “Максик”.
Хозяйка попалась хорошая, кстати.
Её приучил я гулять регулярно,
Готовить мне кашу, ходить справа рядом,
Чесать мою шерсть, покупать мне игрушки
И лапу чтоб все подавали подружки…
Но девочка взрослою, видимо, стала,
И в доме мужчина стал жить постоянно.
Чудные вы, люди! Смешные вы, право!
Неужто вам прозвищ людских было мало?
Представьте: его, как меня, кличут Максом.
(Комедия как бы не встретилась с фарсом!)
Хозяйка кричит: “Макс, не надо грызть тапки!”
“Стой смирно, пока я не вымою лапки!”
“Эй, Макс! Марш домой! Прекрати свои штучки!
Не смей подходить к этой рыженькой сучке!”
… И в спину хозяину бабки косятся:
“Кобель! Как бы Таньке одной не остаться!”
ЗАПИСКИ ШОППИНГОМАНА
Иным настроенье подымет винцо…
Получше узнала я допинг:
Не кофе с конфетой, не серьги-кольцо,
А “стрессоснимательный” шопинг.
Сначала найди подороже бутик,
Зайди, присмотри, для примера,
С десяток (не меньше!) вещичек (весь шик!),
Бери, но… другого размера.
Затем абонируй кабинку на час
И строго, со знанием дела,
Изъяны в одежде пусть ищет твой глаз,
Капризы высказывай смело:
Здесь клапан ни к месту, тут морщит рукав,
Цвет кофточки слишком вульгарен…
Умаявши всех, вещи две отобрав,
Готовь новый фокус в подарок.
У кассы, небрежно раскрыв кошелёк,-
(Кассир улыбается мило!
Сейчас вместо радости словит он шок.)
Ты ахнешь: “Кредитку забыла!”
КОРОЛЬ СЕГОДНЯ БЫЛ НЕ В ДУХЕ
Наше душевное спокойствие или смятение
зависят не столько от важнейших событий
нашей жизни, сколько от удачного или
неприятного для нас сочетания житейских
мелочей.
(Франсуа Ларошфуко)
Тревога нынче в королевстве.
Придворные уж сбились с ног:
Ни уговорами, ни лестью -
Угодным стать никто не смог.
И был на псарню завтрак отдан,
А повар выгнан из дворца.
Портной пошил костюм немодный -
Ждала отставка молодца.
Не угодила королева:
Как фрейлины её галдят,
Судачат много эти девы,
Суют свой нос во всё подряд!
Указ отложенный подписан:
“Казнить, помиловать нельзя!”
Затем военных дел министра
Немедленно король призвал…
Светлейший нынче был не в духе:
Рвал и метал сегодня он.
А виновата просто …муха,
Что прервала монарший сон.
Красимир Георгиев
СОЛДАТСКИЕ МАТЕРИ
(Перевод с болгарского)
Моей маме
Сердце у вас переполнено ласкою.
Столько добра в вас и столько любви!
Стойкие женщины, мамы солдатские,
Кланяюсь низко я вам до земли.
Трепетно вы открываете письма -
Краткие весточки от сыновей.
Нежно целуете, в сердце храните
Строки, что красочных песен нежней.
Добрый волшебник, пришедший из сказки,
Каждую ночь дарит чудные сны:
Рядом ваш сын, ваш любимый солдатик,
Жив и здоров, его ангел хранит.
Сердце у вас переполнено ласкою.
Столько добра в вас и столько любви!
Стойкие женщины, мамы солдатские,
Кланяюсь низко я вам до земли.
ОРИГИНАЛ
Красимир Георгиев
ВОЙНИШКИ МАЙКИ
На майка ми
Вие сте така добри и близки,
пролетно усмихнати, обичащи.
Горди майки, майки войнишки,
колко много в обичта си приличате!
С трепет, плахо гледате писмата,
малките писма от синовете.
Те са цялата любов в сърцата ви,
те са приказно красиво цвете…
И като в онази стара приказка
всяка нощ вий чуден сън сънувате:
Своите добри деца, войниците,
как целувате, целувате…
Вие сте така добри и близки,
пролетно усмихнати, обичащи.
Наши майки, майки войнишки,
колко много в обичта си приличате!
Подстрочник
Солдатские матери
Моя мама
Вы так хорошо и близко,
Весна улыбаясь, любящий.
Гордые матери, матери солдат,
сколько в любви, так!
С трепетом, робко глядя письма,
строчные буквы от детей.
Они все любовь в ваших сердцах,
они сказочно красивый цветок …
И в этой старой сказке
каждый вечер вы прекрасная мечта мечты:
Его хорошие дети, солдаты,
как целоваться, целоваться …
Вы так хорошо и близко,
Весна улыбаясь, любящий.
Наши матери, матери солдат,
сколько в любви, так!
Однообразно прожила я зиму
(Перевод с украинского)
Леся Украинка
Однообразно прожила я зиму.
Весна вослед идёт неотвратимо,
Но у меня всё та ж одна пора.
И время для меня, видать, застыло,
Как по теченью лист плывёт уныло.
ЧуднАя жизнь. Живу иль умерла?
И если б только сердце временами
Живая боль насквозь не пронимала,
Не знала б я: действительно жива
Иль мнится жизнь за грёзами и снами.
И весь мой мир – пространство меж стенАми…
Там, за окном, иная жизнь слышна.
Шумит-гудит, вступает громко в споры,
Повозок скрип, людские разговоры,
Звонки трамваев, паровозный свист
В одно слились тревожащее соло,
Как тремоло в сюите оркестровой,
И день и ночь та музыка звучит.
Как шумен мир за окнами моими!
Но я его не знаю. Только видно
Мне из окна резных ворот кусок
Да тополёк из городского сада,
Сквозь ветви звёзды редкою наградой,
В проём оконный неба лишь чуток.
Мелькали прежде за окном снежинки,
Узором стёкла серебрили льдинки -
Такими знала признаки зимы.
Весна пришла, и звёзд не стало видно,
Доносит ветер щебет соловьиный
И робкий шорох листьев молодых.
Жалею ль я, что встретилась с весной?
Любовь и юность длились так недолго.
И всё ушло, чем красен век убогий.
Всё это было. Только за окном…
Текст оригинала
…Так прожила я цілу довгу зиму.
Зима минула, і весна настала,
Для мене все однакова пора.
Мій час пливе собі так тихо-тихо,
Як по ставку пливе листок сухий.
Чудне життя… якби часами серце
Живим жалем і болем не проймалось,
Не знала б я, чи справді я живу,
Чи тільки мріється мені життя крізь сон.
Стіни чотири тісно оточили
Мене навколо: се ж увесь мій світ.
Там, за вікном, я чую, світ інакший
Шумить-гуде, веде свою розмову.
І туркіт повозів, і людські голоси,
Дзвінки трамваїв, гомін паровозів
Зливаються в одну тремтячу ноту,
Мов тремоло великої оркестри.
І день і ніч гуде ота музика.
Який шумливий світ там за вікном!
Та я його не бачу. Тільки й видко
Мені з вікна шматок різьби на брамі
Та ще тополю із міського саду,
Крізь неї часом зіронька світила.
Ще видко неба стільки, що в вікні.
Тепер я знаю, що весна надворі,
Бо соловейки здалека щебечуть,
Лунає гомін листя молодого,
І крізь тополю вже зорі не видко.
Раніш я знала, що була зима,
Бо миготіли за вікном сніжинки
Та срібні візерунки на шибках.
Оце мені уся пори признака…
І жаль мені, і думаю я з жалю:
Та чи не так, як от тепер весну,
Я бачила кохання, й молодощі,
І все, чим красен людський вік убогий?
Те все було, та тільки за вікном.
Подстрочник
… Так прожила я целую долгую зиму.
Зима прошла, и весна наступила,
Для меня все одинаково пора.
Мое время плывет себе так тихо,
Как по пруду плывет листок сухой.
Странное жизни … если бы временами сердце
Живым сожалением и болью НЕ проймалось,
Не знала бы я, действительно я живу,
Только мечтается мне жизнь во сне.
Стены четыре тесно окружили
Меня вокруг: это же все мой мир.
Там, за окном, я слышу, мир иной
Шумит-гудит, ведет свой разговор.
И туркит повозок, и человеческие голоса,
Звонки трамваев, шум паровозов
Сливаются в одну дрожащую ноту,
Как тремоло большой оркестры.
И день и ночь гудит эта музыка.
Какой шумный мир там за окном!
Я его не вижу. Только и видно
Мне из окна кусок резьбы на воротах
И еще тополь из городского сада,
Сквозь нее время звездочка светила.
Еще видно неба столько, что в окне.
Теперь я знаю, что весна на улице,
Потому соловьи издалека щебечут,
Раздается шум листьев молодого,
И сквозь тополь уже звезды не видно.
Раньше я знала, что была зима,
Потому мелькали за окном снежинки
И серебряные узоры на стеклах.
Вот мне вся поры признака …
И жаль, и думаю я из жалости:
Но не так, как вот теперь весну,
Я видела любовь, и молодость,
И все, чем красен человеческий возраст убогий?
То все было, и только за окном.
000087
Последний Рождественский вечер
(Перевод с польского)
Валентин Валевский
Любуюсь вновь тобой.
Я вижу стан и плечи.
Игра или любовь…
Рождественская встреча.
Не скрою в этот час
Своё я восхищенье.
Горит любви свеча
Последние мгновенья.
Не нужно лживых слов.
Ведь под покровом ночи
В счастливую любовь
Поверить сердце хочет.
И будет райской ночь.
Отринув наважденье,
К другому ты уйдёшь.
Не будет продолженья.
Салют взрывает мглу,
И в праздничном сиянье
Останусь я в плену
Последнего свиданья.
Оригинал
OstatniakolacjawBozeNarodzenie
Валентин Валевский
Znowwidzepostactwa,
Sylwetketwaiplecy.
Wtymmiloscznowagra
INarodzeniaswiecy.
Niepatrzecmiwtenczas,
Nieukrycpodwrazeniem,
Zejestjuzpewienznas
Porazostatni… mgnieniem…
Porzuciszmniebezslow,
Leczbedziedzienmilosci…
Uwierzewklamstwoznow –
Wkolacjewzajemnosci.
To bedzie raj wsrod roz,
A potem, klniac swietego,
To na nic zgnieciesz juz
I pojdziesz do innego.
Ostatni huk i szmer
Sztucznego zlego ognia
Utrwali w sobie skwer,
Co widac z mego okna.
Подстрочник
Последний ужин на Рождество
Валентин Валевский
Еще раз увижу твою характер,
Твой силуэт и обратно.
В этом любовь к новой игре
И Рождение свечи.
Не смотрите на меня на этот раз,
Не спрятаться в страхе,
Потому что есть уже некоторые из нас
В последний раз … мигают …
Отказаться от меня без слов,
Но день будет любить …
Поверьте ложь снова -
Вечером взаимности.
Это будет рай среди роз,
И потом, klniac святой,
Это не больше давка
Я пойду к другому.
Последнее рев и шум
Искусственный неправильно огонь
Увековечена в каждом квадрате,
Что вы можете увидеть из моего окна.
Сердечная Любовь Сеогеевна,
г. Смоленск, Российская Федерация
***
Ну, подумаешь, осень! Не первая.
Мы таких уже сколько видали!
Да, капризная, вздорная, нервная,
Но какие просторы и дали!
А какие глубины с высотами,
А ветра… А дожди… А туманы!
А колоды с янтарными сотами!
С желудями какие карманы!
Вот подумаешь, осень, и хочется
За грибами бежать спозаранку,
За пригорок, где прячется рощица,
Вся нарядная, как на гулянку.
И брести по болоту за ягодой.
Или просто сидеть на крылечке,
Любоваться последнею радугой,
А потом согреваться у печки…
Да… Подумаешь, осень, и кажется,
Что сдаваться судьбе ещё рано:
Всё пройдёт, утрясётся, уляжется,
И затянутся старые раны.
Пусть капризная, вздорная, нервная,
Но какие сулит перемены!
Ну, подумаешь, осень. Не первая.
Мы дождемся весны непременно!
В ВИТЕБСКЕ
Я шагаю, шагаю по улице,
Где когда-то шагал Шагал.
Небо хмурится, хмурится, хмурится:
Ты прошёл и меня не узнал.
Ноги вязнут в асфальтовой площади,
Потемнело внезапно в глазах,
И мелькают зелёные лошади
В золотисто-седых облаках…
Я бреду через непонимание,
Где так долго блуждал Шагал,
Я в бреду, я на грани отчаянья:
Ты прошёл и меня не узнал.
В горле ком, под ресницами горсть песка,
Я беззвучно и дико кричу,
Но навстречу – прохожий из Витебска,
Он летит, и я тоже взлечу!
Я летаю, летаю над городом,
Где когда-то летал Шагал.
Та же речка и церковь, и синий дом.
И пускай ты меня не узнал.
Петухи раскричались не вовремя,
Толь к дождю, то ли к новой беде?
Но вишнёвая лошадь несет меня
От отчаянья к синей звезде!
УБИТЬ ЛЮБОВЬ
А было любви – немерено,
Но ты убивал намеренно,
А ты убивал нечаянно.
Я сопротивлялась отчаянно.
Потом надоело, наверное,
Капризная стала и нервная.
Страдала? Конечно, страдала.
Но тоже любовь убивала:
Разбрызгивала, размазывала,
Развизгивала, разбрасывала,
Раскрикивала, расплакивала,
Растискивала, растаcкивала…
А то, что мы любим – забыли.
Убили любовь… Убили.
2.
Меня так просто не убить:
Я тварь живучая!
Я вам сумею отомстить!
Я вас помучаю!
Ах, как вы будете страдать,
Как дико маяться!
Смогу обоим наподдать,
С меня-то станется!
Вы будете гореть всегда
Огнём желания.
Вам не помогут ни года,
Ни расстояния,
Ни встреч случайных кутерьма,
Ни “отношения”,
Свобода ваша – вам тюрьма
За прегрешения!
А если станет отпускать,
(Друзья, свидания…)
Уж я сумею отыскать
Воспоминания.
Они обрушатся все враз
Живой лавиною,
И с ними станет жизнь у вас
Невыносимою!
А я ещё повременю.
Лет десять с хвостиком.
И вас опять соединю.
Весной. Под мостиком.
А вот тогда поговорить
Всем нам и следует,
Возможно ли Любовь убить,
И что последует…
ЭВОЛЮЦИЯ ЧУВСТВ
Фанфары. Платье. Два кольца.
Люблю! Люблю! Люблю! Люблю!
Не в настроенье «с утреца».
Терплю. Люблю. Люблю. Люблю.
Сказал, ночует у отца.
Терплю. Терплю. Люблю. Люблю?
Всё чаще – запашок винца.
Терплю. Терплю. Терплю. Люблю.
Скандалы, ссоры без конца.
Терплю. Терплю. Терплю. Терплю.
Помады след на пол-лица.
НЕ-НА-ВИ-ЖУ!
ПРИГЛАСИТЕ
Пригласите танцевать, что ли…
Ну а как же вас зовут? Коля?
Ты мне нужен-то сейчас только,
Чтоб меня приревновал Толька.
Обнимай, давай, меня крепче.
Он ей что-то на ушко шепчет.
Толька вздумал навострить лыжи!
Ты прижмись ко мне сильней, ближе!
А теперь в глаза взгляни томно.
Что же ты у нас такой скромный?
И вздыхай, давай-ка, без фальши.
Поглядим, что будет там дальше…
А теперь целуй меня страстно:
Вдруг ему ещё не всё ясно!
Ну-ка, ну-ка, поцелуй снова…
Ах, какой же ты, Колян, клёвый!
Ну и, судя по всему, любишь.
Ах, какой же ты жених будешь!
И зачем мне этот франт Толька?
Буду я любить тебя, Колька!
ХВАТИТ
Ну, хватит вам о звёздах, о Луне…
Ну, надоело! Просто надоело!
Плотнее прижимайтесь-ка ко мне.
Пора уже про тело и про дело.
Где вы живёте? С кем? Каков доход?
А есть долги? Кредиты? Алименты?
А рыбки, птички, пёсик или кот?
Умеете вы делать комплименты?
А вы храпите? Как насчёт поесть?
А назовёте мать мою родною?
Куда же вы? Ещё вопросы есть!
Эх, надо бы про звёзды под Луною…
У СТОМАТОЛОГА
Бормашина – перфоратор,
Нет, отбойный молоток.
Трактор. Танк. Нет! Экскаватор.
Нет – асфальтовый каток!
Стоматолог сам не лучше:
Привидение, вампир!
Вурдалак! Нет, даже круче!
Вон, перчатки нацепил!
Руки, словно осьминоги;
Гадкий, мерзкий, хищный спрут!
Пальцы – скользкие миноги.
Ну, не зря ж тут так орут!
Глазки – иглы, спицы, стрелы!
Вот что значит “мандраже”…
– Всё прекрасно! Зубы целы.
Вы свободны. – Как? Уже?
Ах, ты ласточка-касатка,
Ах, ты, добрая душа!
Перетрусил я порядком…
До чего ж ты хороша!
Глазки звёздами сверкают,
Ручки – рыбоньки в пруду,
Пальцы бабочкой порхают…
Яктебеещёприду!
000059
Inmemoriam
Жак Превер
Inmemoriam
Ilestinterditdefairedelamusiqueplusdevingt-quatreheuresparjour
Cafiniraparmefairedutort
HierausoirunHindouamnesique
amistousmessouvenirsdansunegrossebouleenor
etlaboulearoulй aufondd`uncorridor
etpuisdansl`escalierelleadegringole
renversantunmonsieur
devantlalogedelaconcierge
unmonsieurquivoulaitdiresonnomenrentrant
Etlabouleluiajetetousmessouvenirs а latete
etiladitmonnom а laplacedusien
etmaintenant
mevoilа tranquillepourunbonpetitboutdetemps
Ilatoutprispourlui
jenemesouviensderien
etilestpartisanglotersurlatombedemongrand-purepaternel
lejudicieuxeleveurdesauterelles
l`hommequinevalaitpasgrandchosemaisquinavaitpeurderien
etquiportaitdesbretellesmauves
Safemmel`appelaitgrandvaurien
ougrandsaurienpeut-etre
ouicestcelajecroisbiengrandsaurien
ouautrechose
est-cequejesais
est-cequejemesouviens
Toutcafutilitesfondsdetiroirsmiettesetgravatsdemamemoire
Jeneconnaispluslefinmotdel`histoire
Etlamemoire
commentest-ellefaitelamemoire
dequoia-t-ellel`air
dequoiaura-t-ellel`airplustard
lamemoire
Peut-etrequ`elleetaitvertepourlessouvenirsdevacances
peut-etrequec`estdevenumaintenantungrandpanierd`osiersanglant
avecunpetitmondeassassinй dedans
etuneetiquetteaveclemotHaut
aveclemotBas
etpuislemotFragileengrosseslettresrouges
enbleues
oumauves
pourquoipasmauves
enfingrisesetroses
puisquej`ailechoixmaintenant
Память
(Подстрочник)
Нельзя заниматься музыкой более 24 часов в сутки
Это кончится для меня плохо
Вчера вечером индус, страдающий амнезией,
сложил все мои воспоминания в большой золотой шар,
и шар покатился по коридору
а потом поскакал вниз по лестнице
сбив одного господина
стоявшего перед каморкой консьержа
господина, который хотел назвать свое имя, входя
И шар ему вбил все мои воспоминания в голову
и он назвался моим именем вместо своего
и теперь
я могу быть спокоен на целую маленькую вечность
Он принял все на себя
я ничего о себе не помню
а он ушел плакать навзрыд на могиле моего дедушки по отцу
достопочтенного заводчика кузнечиков
который не был большой шишкой, но и не последним нищим
который носил сиреневые подтяжки
Его жена величала его большим повесой
или еще как нибудь
откуда мне знать
откуда мне помнить
Все это пустяки, старый хлам, мелкий сор моей памяти
Я больше не знаю концовки этой истории
А память
из чего она сделана, память?
как она выглядит?
и как она будет выглядеть потом,
память?
Может быть, она была зеленой в воспоминамиях о каникулах
и может, теперь она стала большой ивовой корзиной окровавленной
с маленьким убитым миром внутри
и с наклейкой со словом Верх
и со словом Низ
и еще со словами Хрупкое большими красными буквами
на синем
или сиреневыми?
почему бы и не сиреневыми?
наконец, серыми и розовыми
потому что теперь у меня есть выбор.
Inmemoriam
Нельзя заниматься музыкой дольше, чем двадцать четыре часа в сутки…
Кончится плохо. Без шутки…
Вчера под вечер индус с амнезией скатал
Воспоминания мои в большой блестящий шар.
И шар покатился вдруг вдоль коридора,
А после по лестнице с грохотом… Скоро
Сбил с ног по дороге того господина,
Который консьержу уже своё имя
Хотел было честно и прямо назвать,
Но вся моя память втемяшилась в мозг его… Глядь:
Забыл, кто он есть и представился мною…
Теперь я с пустою хожу головою,
Пускай на немного, пускай на полдня…
А он вспоминает всё вместо меня:
Рыдает взахлёб над могилою деда,
Когда вдруг припомнит, как целое лето
Ловили кузнечиков… Я удивлялся,
А дед никогда ничего не боялся…
И вечно подтяжки носил он довольный,
Жена называла его «малахольный»,
Ещё называла «Великий Чудак».
Да, кажется, так…
И всё, что я помню, и всё что я знаю -
Обрывки, ошмётки, огрызки, обломки,
Остатки от памяти-головоломки…
И чем всё закончится точно не знаю…
А память?
Ну, что ж это, что же такое?
И сделана как?
И цвета какого?
Наверно, зелёная, если каникулы
Припомнить с любовью.
Возможно, сейчас она стала корзиной,
Залитою кровью,
Где мир наш убитый
Лежит мёрвым грузом с табличкой прибитой:
Тут – «Низ», а тут – «ВЕРХ»
И большими - для всех,
Огромными красными буквами: «Бьётся»
Да, красным по синему…
Или малиновым?
А хоть и малиновым. Кто придерётся?
Всё что угодно!
Теперь, наконец, я могу выбирать свободно…
000059
Летом так же, как зимой» Жак Превер
EN ETE COMME EN HIVER
En ete comme en hiver
dans la boue dans la poussiere
couche sur de vieux journaux
l’homme dont les souliers prennent l’eau
regarde au loin les bateaux.
Pres de lui un imbecile
un monsieur qui a de quoi
tristement peche а la ligne
Il ne sait pas trop pourquoi
il voit passer un chaland
et la nostalgie le prend
Il voudrait partir aussi
tres loin au fil de l’eau
et vivre une nouvelle vie
avec un ventre moins gros.
En ete comme en hiver
dans la boue dans la poussiere
couche sur de vieux journaux
l’homme dont les souliers prennent l’eau
regarde au loin les bateaux.
Le brave pecheur а la ligne
sans poissons rentre chez lui
Il ouvre une boite de sardines
et puis se met а pleurer
Il comprend qu’il va mourir
et qu’il n’a jamais aime
Sa femme le considere
et sourit d’un air pince
C’est une tres triste megere
une grenouille de benitier.
En ete comme en hiver
dans la boue dans la poussiere
couche sur de vieux journaux
l’homme dont les souliers prennent l’eau
regarde au loin les bateaux.
Il sait bien que les chalands
sont de grands taudis flottants
et que la baisse des salaires
fait que les belles marinieres
et leurs pauvres mariniers
promenent sur les rivieres
toute une cargaison d’enfants
abimes par la misere
en ete comme en hiver
et par n’importe quel temps.
ЛЕТОМ ТАК ЖЕ, КАК ЗИМОЙ
(подстрочник выполнен Ирис Виртуалис)
Летом так же, как зимой,
в грязи и в пыли,
лежа на старых газетах,
человек в промокших ботинках
смотрит вдаль на корабли.
Рядом с ним какой-то придурок (нелепый человек),
очень тучный господин (у которого есть, за что подержаться),
грустно удит рыбу
И, сам не зная почему,
при виде проплывающей шаланды,
чувствует прилив ностальгии.
Он тоже хотел бы уплыть
очень далеко, за линию воды
и зажить новой жизнью
с не таким толстым животом.
Летом так же, как зимой,
в грязи и в пыли,
лежа на старых газетах,
человек в промокших ботинках
смотрит вдаль на корабли.
Славный удильщик
возвращается к себе без рыбы,
открывает банку сардин
и принимается плакать.
Он понимает, что скоро умрет
и что он никогда не любил.
Его жена глядит на него
и натянуто улыбается
Это очень унылая мегера,
ханжа (святоша).
Летом так же, как зимой,
в грязи и в пыли,
лежа на старых газетах,
человек в промокших ботинках
смотрит вдаль на корабли.
Он хорошо знает, что шаланды -
это большие плавучие трущобы (лачуги),
и что из-за понижения зарплаты
прекрасные морячки
со своими бедными моряками
катают по рекам
целые грузы детей,
изуродованных нищетой
летом так же как зимой
и как в любое другое время года.
А летом так же, как зимой…
Жак Превер
А летом так же, как зимой,
В обувке, что полна водой,
Газет побольше подстелив,
Когда в грязи, когда в пыли,
Глядит старик на корабли…
А грустный толстый идиот,
Что ловит рыбу рядом,
Увидел, как баркас плывет,
И зацепился взглядом…
Он сам не знает почему,
Тоскливо сделалось ему…
Как он хотел бы вдаль уплыть
За горизонт… Туда…
И новой, лучшей жизнью жить
Худым, без живота…
А летом так же, как зимой,
В обувке, что полна водой,
Газет побольше подстелив,
Когда в грязи, когда в пыли,
Глядит старик на корабли…
А наш рыбак совсем один
Домой пустой вернулся,
Открыл он баночку сардин,
Заплакав, отвернулся.
Он понял вдруг, что без любви
Придётся умереть…Увы!
Его жена, святоша и мегера,
В упор его не видит и ни разу
Ему не улыбнулась. Вот зараза.
А летом, так же, как зимой,
В обувке, что полна водой,
Газет побольше подстелив,
Когда в грязи, когда в пыли,
Глядит старик на корабли…
А он-то знает, что баркасы
И не новы, и не прекрасны,
Что это – жалкие трущобы,
И в них ишачат бабы, чтобы
Им как-то выжить всем, пока
Зарплаты нет у моряка…
Вот и таскают за собой
Крикливый выводок детей,
И в голоде, и в нищете…
И летом так же, как зимой…
В любой сезон и в год любой…
Сешко Олег Витальевич,
г. Витебск, Республика Беларусь
ДЕРЕВО
Дерево видели напротив острова
В цветах разноцветных, в зелёных звёздах?
Вдыхали под ним соловьиный воздух?
Срывали плоды с него – тучки чёрствые?
Ели их, плакали, от счастья мучаясь,
Судьбу проклинали, скрывая маски?
Там каждая тучка – куличик паски,
Господнего тела кусочки лучшие!
Хочется к острову? Добро пожаловать!
Мечты обернутся фантомной былью,
Горячее сердце затянет стылью,
Холодное вспыхнет кострами-жалами.
Выдержишь, пустишь ли к себе за пазуху
Гостей нарисованных, чёрных в красном?
Судьба разлетится песочным пазлом,
Пойдёт по дорогам пустынной засухой.
Стерпишь ли ангела в погонах пристава?
Впитаешь смирение кротким сердцем?
Посмеешь душевный принять Освенцим?
Сломаешь гордыню молитвой истовой?
Люди, увы, не всевышнесортные,
Пойдём на плоту, ты посмотришь близко
Своими глазами на тех, кто в списках.
Живые – они, мы пред ними – мёртвые.
ОН ВЫПУСТИЛ КНИГУ
«Он выпустил книгу, ты помнишь придурка?
Вот чёрт… он действительно выпустил книгу».
Я помнил того молодого ханыгу,
О чьи сапоги мы тушили окурки
И хрипло смеялись над загнанным в угол.
Он плакал, размазывал жёлтые сопли…
«Послушай, Серёга, улыбку прихлопни,
Посылка пришла мне с посланием «Другу».
В ней сборник рассказов «Святая десница»…
«Мне тоже – гостинец, в обложке зелёной.
Минуту назад проводил почтальона,
Пойду, погуляю по свежим страницам».
Дойдя до начала второго рассказа,
Свалился в нирвану, приснились Багамы,
Гнилой доходяга со взглядом лукавым,
И баба Яга с пирогами от сглаза.
С утра, заварив два пакетика чая,
Я выдавил сны гуталином на щётку.
Недавно подкинули мне подработку,
Квартирным вопросом заняться с бичами.
«Там всё по закону, – сказали мне, – что Вы,
Поможете людям оформить бумаги.
Сойдёте на улице Тыниса Мяги,
Найдёте контору «Десница святого».
Я снова бежал от абзаца к абзацу,
Где главный герой зарабатывал фальшью,
Он в низости падал всё дальше и дальше,
Себя начиная в ночи опасаться.
Скрипели бездушно колёса трамвая.
«Мужчина выходите?» «Тыниса?.. стойте…
Стреляли в героя на ТЕННИСНОМ корте!»
Кондуктор в окно посмотрела зевая.
Зелёный пацан, от меня в полушаге,
В лицо рассмеялся: «Вам жалует автор»
И бросил журнал с новостями на завтра:
«Убийство на улице Тыниса Мяги»…
***
Серёга-ссыкун для подставки стакана
Использует книгу «Святая десница».
Закладкой рассказа «Акулы-убийцы»
Лежит «непробитый» билет на Багамы.
ПЕСНЯ РЫБАКА
Железную банку, едва дыша,
Ножом открываю на раз, два, три.
Четыре сардины лежат внутри,
Четыре сардины – моя душа.
Одна воздыхая, зовет восток,
Где девочка в белом роняет сны,
Где люди сердцами красным красны,
Где спелой земли собирают сок.
Вторая к себе призывает юг,
Где скалы хранят серебро любви,
Где тянутся к небу цветы глубин,
Пестрит мотыльками подводный луг.
На западе, кажется, будет бал.
Там сыну принцессу нашёл король,
В мечтах у принцессы другой герой,
Но принцев не часто дарит судьба!
Вот эта сардина пророчит власть.
О западе сказки ещё свежи,
За ними легко не заметить жизнь,
Гранёным кристаллом на дне пропасть.
На жёлтые лилии наших дней,
Слетают разлуки длиною в смерть,
От старой собаки осталась шерсть,
Которая тысячи солнц сильней.
Хотите живыми войти в рассвет?
Четвёртая рыба малым-мала,
Судьбу мою в север она вплела,
Вы слышите: «Се-вер, всё вера, все!»
Кто в море бывал, тот на небе свой.
Мы с морем и небом – одна семья…
Четыре сардины ведут меня
Туда, где о доме поёт прибой!
ВЕСНА
Весна растворялась в кружении света.
Летела дворами в расстёгнутой куртке,
Влезала собакам в пустые желудки,
И в них притворялась говяжьей котлетой.
Журчали от счастья желудки собачьи,
Ходили собаки счастливой походкой…
Легко управляя резиновой лодкой,
Гребли через лужу индейцы – Апачи.
Серьёзные войны, в руках бумеранги.
Текли по щекам акварельные краски…
Три кошки с плакатами: «Требуем ласки»,
Помойных котов разделяли на ранги.
Серьёзный мужчина на облаке сидя,
Над городом пел несерьёзные песни.
Старушка не знала веселья, хоть тресни,
Брела по дорожке в задумчивом виде.
В ней было немного от знака вопроса,
Немного от послерождественской ёлки.
Весна каблучками прищёлкнула звонко,
Когда с ней столкнулась буквально нос к носу.
«Веселье – не самое глупое дело,
Ты, вижу, задорно смеёшься, без фальши,
Пора мне, пожалуй, на север, по-дальше», –
Моргнула старушка и вдаль улетела.
«Прощайте, Зима!», – зазвенела ручьями,
Весёлым дождём пробежала вприпрыжку,
Обняв неспокойное сердце мальчишки,
Сильнее заставила биться ночами…
ОСЕНЬ ИЗ КАРПАТ
- С печенюшкой чаю, папа…
- Я души в тебе не чаю.
Рано, лапа, полвосьмого! Воскресенье, ты не спишь.
Вот и осень тихой сапой, прямо к чаю!
- Привечаем?
- Расчудесно, честно слово, угощай её, малыш.
Ожидали на неделе, тили тесто, замесили,
Не создали объеденья. Лапа, маму разбуди.
Пусть покажет из постели направление усилий,
Исцелит оцепененье, отцепляя бигуди.
- Бу-бу-бу не будем булку, пирожки пожарим сами,
Осень, ты оголодала? К нам пожалуй до зимы.
К декабрю по переулкам, наиграешься с ветрами,
А пока тебя сначала, пирогом накормим мы.
- Где же мама, в самом деле, осень слопала ириски,
Земляничное варенье со сгущённым молоком…
- Съела всё, что мы не съели, даже крошки и огрызки.
И печенье с Дня рожденья зацепила языком.
- Развалилась на кровати, так наелась – ели дышит,
Что же делать будем, доча? Приютили – сам не рад!
- Мама, мама, как ты кстати…
- Не кричите, что вы, тише!
Это, милый, между прочим, тётя Маня из Карпат.
РАССТЕЛЮ ТЕБЕ ПОСТЕЛЬКУ…
Расстелю тебе постель я (пусть форматом «а четыре»),
Укачаю калыханкой, спи, родная, баю-бай.
Я не ящик для безделья и не в заднем месте штырь я,
Я не бледная поганка, не классический Бабай.
Это всё твои догадки, только нет у них основы,
Ни в другой ни в этой жизни я в родстве не состоял
Ни с синдромом беспорядка (это вовсе кто-то новый),
Ни с одним из тысяч слизней, ни с бурчалом из бурчал.
Я с твоей хандрою свыкся, но пишу стихотворенье,
В нём гуляют листопады, наша песенка живёт.
Завтра дашь мне в руки миксер, испечёшь (ням-ням) печенье,
Мы пойдём гулять по саду, по тропинкам взад-вперёд.
Прошепчу тебе на ушко, то, что ты – моя фиалка,
Не фиалка даже – роза, но уж точно – не герань,
Я – твой муж, не просто – мушка, я – писатель, не писалка,
Ты – не средство для невроза, ты – не вобла, не тарань.
На песке раскину карты, приготовьтесь губы к бою.
Поцелуи нынче в моде, поцелуи – не рубли!
Может быть в пылу азарта, вдруг увидят эти двое,
То, что солнышко восходит… и заходит для любви.
ЖЕМЧУЖИНА
Жемчужина
Зверь
Хлебная корка
Гвоздь
Косточка сливы
Хлебные крошки
Пустышка
Иголка
Зеркало
Рассказчик
Пролог
«Тут-тук!» Кто-то катится, катится, ну же!
Мир замер на миг в ожидании гостя.
Ни звука… «тук-тук», будто бросили кости.
Ты очень, ты очень, ты очень нам нужен.
Весёлый ты, грустный, красивый, убогий?
Задумчиво-кроткий? Весьма говорливый?..
У входа дежурная – Косточка сливы,
С ней погнутый гвоздь, благородный и строгий!
Крошки:
– Неужто, сюда? – (зашушукались крошки)-
Пожалуйста, бабушка Хлебная Корка,
Сложи у прохода нас маленькой горкой,
Мы скрасим падение гостю немножко!
Хлебная Корка:
– Не стоит, ребята, достаточно пыли!
Гвоздь:
– Достаточно пыли, достаточно, точно.
Не спится хозяевам нынешней ночью,
Ругаются снова, о детях забыли.
Крошки:
– Престранные дети! На прошлой неделе
Мы гордо себя называли коврижкой.
Коврижку порезали к чаю мальчишкам,
Но как-то по-разному нас недоели!
В них что-то такое… мы скажем иначе,
Зеркально похожи хозяйские дети,
Один вам расскажет, другой не ответит,
Один рассмеётся, второй с ним поплачет.
Здесь яблоко дай, там, потребуют, грушу,
Один молчаливый, второй неуёмный…
«Тук-тук»
Крошки:
– Кто-то катится, к нам, безусловно…
Пустышка:
– Ругаются! Сил не хватает их слушать!
Не стыдно нисколько…– (надулась Пустышка).
«Тук-тук!»
Пустышка:
– Заходите, не станете лишней!
Косточка сливы:
Позвольте, сестрица, Вы – Косточка вишни?
Пустышка:
– Пожалуй, что так, только яркая слишком!
Косточка сливы:
– Да кто вы такая, любезная гостья?
Откройте нам тайну, промолвите слово…
На сцену приёма взирали сурово
Забитые в стену рабочие гвозди.
***
Действие 1
Крошки:
– Ах, бабушка, чудо! Волшебная сказка!
Ты помнишь, мы были тогда колосками,
Нас дождики мыли, нас ветры ласкали,
На солнышко, помнишь, мы щурили глазки?
Тянулась к нему молодая пшеница,
Вздыхали, дрожа золотые ромашки.
Есть где-то в душе потайные кармашки,
В которых горение солнца хранится.
Ты слушаешь, бабушка?
Хлебная Корка:
– Слушаю, крошки.
Что детство… лучом пробежало по коже…
Крошки:
– На солнышко ясное гостья похожа…
Иголка:
– Да это – скульптура лесного горошка, –
(Кольнула соседку тупая иголка) –
Себе на уме, посмотри-ка: ни звука,
Да хватит уже! Открывайся, подруга!
Косточка сливы:
– А ты помолчи, помолчи, балаболка.
Давно ли сама говорливою стала?
Пищала неделю, забыла, конечно.
Гвоздь:
– Не ссорьтесь, девчата, примите сердечно, –
(Гвоздь выпрямил спину) –
Я здесь от начала.
Для нашей дыры не придуманы двери,
И разве кого-то я плохо приветил?
Вы все мне как сёстры, как братья, как дети,
Я всех вас люблю, уважаю…
Косточка сливы:
– И зверя?
Иголка притихла, рассыпались крошки,
Суставами хрустнула бабушка Корка…
Жемчужина:
– Вы это о ком?
Пустышка:
– Ожила незнакомка!
Жемчужина:
– Быть может о чёрной распущенной кошке?
Противная кошка, несносная, злая!
За что к ней лояльны хозяйские дети?
Бывают противные звери на свете,
Но кошки противнее зверя не знаю!
Сегодня, представьте, такое бывает,
Хозяйка забыла убрать бриллианты.
Лежим, одинёшеньки мы у серванта,
Заходит, пушится, мурчит. Деловая!
Залезла на кресло, уселась напротив,
Глазищами зыркает, чешет за ухом,
Казалось бы, счастье – залётная муха,
Но мухи сегодня, конечно, в пролёте!
Сегодня у кошки в глазах бриллианты.
Себя всесторонне она облизала…
Прыжок – полетели караты по залу.
Иголка:
– Вот так из богемы скатилась в подвал ты.
Судьба поражает брутальностью линий.
Зовут королеву… Марго, полагаю!
Жемчужина:
– Марго, не Марго, но одна я такая,
Жемчужина!
Иголка:
– О! Королевское имя! –
(Игла засмеялась),
– Большая потеря.
Поверьте, я знаю, грядут перемены,
Похоже, наш дом разберут на домены…
Пойдём, покажу настоящего зверя.
***
Жемчужина:
– Он плачет?
Иголка:
– Бывает. Ни к чёрту нервишки,
Но чаще рычит и ругается матом.
Пустышка:
– Я думаю, мы перед ним виноваты.
Ему одиноко…
Иголка:
– Да брось ты, Пустышка!
У Зверя душа перепачкана сажей,
Ему не поможешь, ни сказкой, ни соской…
Косточка сливы:
– Пожалуй, в нём сажи насыпано с горсткой,
Мне думать об этом не хочется даже.
Гвоздь:
– Три года он с нами…
Пустышка:
– Три года двойняшкам,
Хлебная Корка:
–Три года назад заболела хозяйка…
Крошки:
–Ты, бабушка, мастер рассказывать байки,
Расскажешь Жемчужине?
Хлебная Корка:
– Милые, тяжко!
Пусть гвоздик расскажет, попросим!
Крошки:
– Попросим
Жемчужина:
– Прошу, расскажите, пожалуйста, мистер!
Гвоздь:
– За мистера сенкью! Здесь дело нечисто,
Сплошные завалы, канавы, торосы.
Меня в упаковке с моими друзьями
Наш прежний хозяин купил для ремонта,
Те дни для меня, словно хроники с фронта,
Здесь люди такое творили с гвоздями.
Нас гнули, вбивали, тянули щипцами,
Кусали кусачками, плющили шляпки,
О боже, на нас даже вешали тряпки.
Но мы показали себя молодцами!
Я так вам скажу, в продолжение темы,
Основа всему – это гвоздь, несомненно,
Надпольно, подпольно, внутри и надстенно
Весь дом на гвоздях! Мы во всём и везде мы!
Жемчужина:
– Да нет же! Основа всему бриллианты…
Хлебная корка:
– О хлебе забыли? О солнечном свете…
Пустышка:
– Основа для жизни – счастливые дети…
Иголка:
– А мной подшивали когда-то пуанты!
Короче, Гвоздя занесло на торосы.
Я так понимаю, в подвале с тех пор ты?
Сослали за то, что не высшего сорта?
И смотришь, и входишь, и выглядишь косо!
Гвоздь:
– Да ты не иголка – змеиное жало.
Тупое, конечно, но…
Хлебная Корка:
– Хватит ругаться.
Иголка (гвоздю):
– Зачем же, скажи обо мне, папарацци.
Что, правда, то – правда, тупая, пожалуй.
Я слушаю, Гвоздик, ты мне не потворствуй,
Мы все здесь давно лишены благодати.
Рапира, в бою, обломавшись некстати,
В душе остаётся заточенной остро!
***
Вдруг что-то упало, наверное, камень.
Как будто забулькали капли по крыше.
Пустышка:
– Не спится зверюге! Вы слышите, дышит,
Вполглаза опять наблюдает за нами!
Я помню… да, впрочем, я помню не много, –
(Пустышка подумала, сморщила носик) –
Смешил малыша заводной паровозик,
Бегущий по новой железной дороге.
Хранился он в серой коробке за дверью,
Коробка стояла на полке в прихожей,
Под полкой игрушки различные тоже,
Я помню там точную копию зверя.
Отличие только в характере силы,
Игрушка, по-моему, злом не дышала,
Во всём остальном отличаются мало.
Похожи в деталях, и с фаса, и с тыла…
Давно это было, состарилась братцы,
Андрея со мной привезли из детдома,
Всё было младенцу тогда не знакомо,
Но я обучила его не бояться.
Иголка:
– Она обучила, – (кольнула иголка), –
Ну, вы посмотрите, пустышка – пустышкой!
Пустышка:
– Зачем ты такая? Несчастная слишком!
Тебя пожалеть бы, да только без толку.
Обидели, знаю, с того и шкодлива,
Косточка сливы:
– Обида, порою, прочнее удавки.
Порою волчицу низводит до шавки, –
(Вздохнула усталая Косточка сливы).
Иголка:
– Обида не горче дешёвой микстуры!
Есть рядом с обидой сестричка потоньше.
Острее кинжала, попробуй-ка, тронь же,
Для мести фиктивны любые фактуры.
Верстается ярость из мрака для чести,
Вставая за честь, месть отмщает обиду,
Нажрётся кровавого мяса досыта,
И бросит колодою – козыри крести!
Когда-то и мной подшивала пуанты
Красавица девочка, лёгкая фея,
Она хорошела с годами, взрослея,
Она расцветала умом и талантом.
Торгуя ночами дешёвым фастфудом,
Ждала незабвенного рыцаря-принца,
Готова судьбе навсегда покориться,
Она до безумия верила в чудо!
Ей люди кричали, что чуда не будет?
А чудо ссудило красавца брюнета,
Актёра, певца, музыканта, поэта
И всё, между прочим, в едином сосуде!
Крошки:
– Иголочка, чудо, действительно чудо! –
Запрыгали крошки вокруг воробьями,-
Скажи, ты, конечно, поделишься с нами,
Что было на дне дорогого сосуда?
Сосуд назывался…
Иголка:
– Андреем!
Гвоздь:
– Андреем?
Так ты говоришь об Андрее с Татьяной?
Иголка:
– Быть нежной, любимой, одной, долгожданной…
Сегодня румянилось небо над нею.
Шло дело к женитьбе. Но вдруг…
Пустышка:
– Что такое?
Иголка:
– Родители – против!
Косточка сливы:
– Родители – против?
Иголка:
– Наш старый хозяин был крут, между прочим
Он Танино счастье своею рукою…
Гвоздь выпрямил спину:
Гвоздь:
– Андрей и Татьяна
Сегодня женаты.
Иголка:
– Бесспорно – женаты!
Папаня покинул земные пенаты,
А мама три года во власти тумана.
Зверь:
– Ррр!
Крошки (испуганно):
– Зверь зарычал!
– Зарычал и заохал.
Вверху нескончаемо билась посуда.
Всем было понятно, что там не простуда,
Там хуже болезни, отчаянно плохо!
Жемчужина:
– Сопрано войною пошла на дисканта,
Во всём виновата противная кошка.
Нет, вы не смотрите так, милые крошки,
Не каждый способен терять бриллианты.
Известны мне тысячи разных историй,
Когда из-за нас полыхали пожары.
А здесь – ерунда, закипание пары,
Развод, так сказать, намечается вскоре!
Иголка:
– Ну как же, конечно, мы – центр вселенной!
Цена для старлетки – посыл от мужчины!
Другой ты не видишь для ссоры причины,
Не столь ослепительной, более бренной!
Жемчужина:
– В обед был хозяин, пожалуй, на взводе,
Сегодня ему в половине второго
Звонили, сказали, что мама здорова
И что-то ещё о зонте и погоде.
Потом приходили соседские дети…
Ну, что вы так смотрите? Что-то на коже?
(Все вдруг зашептали):
– О, господи Боже…
Здорова, здорова, здорова, приедет…
Взлетели пылинки пугливою стайкой.
Расплакалась бабушка Хлебная корка:
Хлебная корка:
– Да если б вы знали… вы знали насколько,
Насколько она золотая хозяйка!
Задумал господь человека когда-то.
Создав, наградил его собственной волей:
«Стремись к совершенству по лезвию боли,
К богатству души, не к хоромам богатым.
Постигни душой созидательность мира,
Пойми назначение, сердце испробуй.
Открой для себя неподкупность природы.
Дела, а не злато по жизни суммируй.
А чтобы поддерживать тело в порядке -
Горбушка пшеничного хлеба в подарок.
Он может быть холоден, может быть жарок,
Он может быть горьким, солёным и сладким.
Он может быть разным – тебе по заслугам,
Дай пришлому хлеба – и душу откроешь!»
Поверьте, хозяйка – одно из сокровищ
С душой, будто ветер над солнечным лугом!
Жаль, вы не вкушали волшебных пирожных,
Её куличи – шедеврально искусны!
Блистала она пирогами с капустой
И вкусной начинкой хлебов всевозможных.
Питая любовью последнюю крошку,
Безумца любила, безумно страдала
Совсем не хотела ни ссор ни скандалов,
На кухне роняя слезу понемножку.
Когда же хозяин почил, через сутки,
Она превратилась в седую старуху.
Невидная глазу, неслышная уху,
Унылая тень с воспалённым рассудком.
Сама темнота удивлённо молчала,
(Ворчала иголка):
Иголка:
– Им, людям попроще,
Вообще не пойму я, на что люди ропщут,
Когда им дано возвращаться к началу.
Одним незаметным движением воли,
Они всё меняют в своём настоящем,
В них сердце, которого мы не обрящем,
В них праведных предков святые пароли.
Косточка сливы:
– А если не праведных, значит – не святы?
(Развила теорию Косточка сливы), –
Скажите, меня вы послушать могли бы?
Клянусь, рассказать обо всём непредвзято.
Иголка:
– Ещё бы! Раскроешь великую тайну?
Косточка сливы:
– Великую тайну? Возможно, открою!
Один разговор не даёт мне покоя,
Подслушанный мной совершенно случайно.
Слова расцветают, питаясь годами,
Слова наливаются сахарной сливой…
Вчера, мне казалось, была я счастливой,
Вдыхая мечту над седыми садами.
Собрали в мешки, нарекли урожаем,
Отдали за деньги на северном рынке,
Купили, сложили в плетёной корзинке:
«Андрюша сливовый пирог обожает».
Сливовый пирог – не костлявое место,
Для нас предусмотрено место в утиле,
Случайно случилось – меня пропустили,
И я, удивлённая, плюхнулась в тесто!
Вам лучше не знать, что такое духовка!
В четыре пятнадцать – мы поданы к чаю,
Мы – главное блюдо, мы гостя встречаем.
Конфеты, пирожные, булки – страховка!
Стоим, остываем. Заходит, садится.
Надушенный франт при очках и портфеле.
На вид – пятьдесят, тридцать восемь на деле,
Ощипанный гусь, но… высокая птица!
Он долго трепался о страшной болезни,
Потерянном сыне, погибшей невесте,
Дворцах и заводах, о долге и чести,
О том, что теперь без следа не исчезнет.
Вздохнул и сказал: «Бесполезно не сгину.
Костлявая крупно со мной облажалась.
Что есть – отпишу, не давите на жалость,
Вы только смените фамилию сыну».
Я в это мгновение вышла на сцену.
Сдавило дыхание, хрустнули зубы,
Не вовремя, может быть, может быть, грубо
Но тоже свою обозначила цену.
Иголка:
– Коварная слива, от сливы все беды!
Сломала зубок! – (засмеялась иголка) –
Рассчитано всё и подогнано тонко,
Зубок поломался, сломалась беседа.
Пустышка:
– Зачем человеку какие-то зубы?
Беззубые люди намного приятней,
Нахальства зубов никогда не понять мне,
Появятся, сразу вонзаются грубо!
Жемчужина:
– Постойте, Пустышка, Иголка, ребята,
Я с «гусем» знакома, по-моему, лично,
Живёт замечательно, пахнет отлично,
На пальцах, на шее, на… всюду караты!
Андрей не обижен вниманием гуся,
Татьяна, я знаю, знакома с ним тоже,
Фамилии вовсе у них не похожи…
У нас получается гордиев узел?
Иголка:
– Отец отказался он был непреклонен,
Сказал, что менять ничего не намерен,
Жемчужина:
– Такой же отказ был озвучен Андреем,
Я слышала их разговор на балконе…
(Жемчужина вздрогнула), –
– Снова заплакал.
Откройтесь нам, сударь, не делайте хуже,
Нельзя разделить на жемчужины душу,
Душа неделимая служит во благо!
Страдания нам достаются бесплатно,
Берите – не жалко, страдания лечат.
Вы приняли боль за грехи человечьи,
Но людям на это плевать, вероятно!
Пора выходить, вырываться наружу,
Отринуть навеки постылое горе,
Сменить ненавистную маску изгоя,
На дружбу!
Иголка:
– На дружбу? Увольте, не нужен!
Да мною…
Косточка сливы:
– Да, да, подшивали пуанты.
Гвоздь:
– Хихикнула добрая косточка сливы!
Крошки:
– Заплакала соска.
Пустышка:
– Такой несчастливый!
Иголка:
– Да что ты, Пустышка! Теряем таланты!
Запрыгали крошки, сбивая ладошки.
Крошки:
– Ах, бабушка, чудо, какое же чудо!
Гвоздь выпрямил спину.
Гвоздь:
– Я против не буду.
А ну-ка, Иголка, подвинься немножко.
***
Жемчужина:
– Прервём, господа, на минуту беседу,
Вам нужно помочь отряхнуться от пыли.
Забудем хозяев…
Крошки:
– Забыли, забыли…
Жемчужина:
– Начнём говорить комплименты соседу.
Крошка:
– Ах, бабушка чудо, весёлое чудо,
Мы первые, первые, можно иголке?
Ты шутишь, иголочка, смело и тонко,
Красива, улыбчива, вхожа повсюду!
Иголка:
– Спасибо, ребята, – толковая месса,
Вы тоже неплохи, когда не кричите.
Гвоздю говорю: ты хороший учитель,
Во всём, что когда-то касалось железа!
Гвоздь:
– Такая награда почётней медали,
Спасибо, миледи, за доброе сердце,
Я Вами повержен отныне, поверьте,
Вы славная дочь позолоченной стали!
Ах, мой комплимент?! Он для косточки сливы!
Забейте меня у гнилого порога,
Скажу всё равно, что Вы сыщик от бога,
Умны, несомненно, отменно красивы!
Косточка сливы:
– Достаточно, друг мой, я садом не стану!
Но взглядом согрета, почти расцветаю.
Жемчужинка – прелесть, Вы – наша святая,
Мы нынче для Вас исполняем осанны!
Жемчужина:
– Постойте, мои комплименты примерьте.
Мои комплементы достанутся… зверю.
Ты добрый, ранимый, ты ласковый, верю.
Заложник судьбы – не приемлющий смерти.
Чирикали крошки о чём то игриво.
«Прекрасно!», – вздохнула счастливая Корка!
Смотрела на всё, улыбаясь, Иголка,
«Ей что-то известно», – подумала, Слива.
Настала пора сумасшедшего лета,
Летали стрекозы, скрипели качели,
Коты о любви непристойности пели,
Театр аплодировал приме балета.
Взывали афиши резного фасада,
Столы за фасадом ломились от хлеба,
Смеялось легко синебрюхое небо
Над спелой мечтой удивлённого сада.
Гуляли по свету счастливые дети,
Над ними влюблённые мамы и папы.
В ларьке продавала железные шляпы
Железная тётка в железном берете.
У ратуши, рядом со старой кофейней,
Где брызги фонтана руками на плечи,
Качался на клёнах растроганный вечер,
Бросая влюблённым слова откровений.
Люблю, – говорила, шептала, немела,
Люблю…
Наливались рассветами чувства
И не было в мире сильнее искусства
Искусства любви распалённого тела.
Действие 2:
Идиллия рухнула с новым знакомым,
Явившим себя абсолютно нежданно.
Взметнулись пылинки туманом сметанным
Застыли слова недосказанным комом.
Да что это? Зеркало! Жалкий кусочек,
Блестящий осколок былых отражений,
Безмолвный свидетель смертей и рождений.
Поэмы зеркал не приветствуют строчек,
Достаточно лиц, неприметных эмоций.
В нём слиты земная с небесною силой…
Жемчужина вскрикнула:
Жемчужина:
– Боже, как мило!
Тебя раскололи на тысячу порций.
Так ты значит, тоже попало в опалу?
Мне так не хватало твоих откровений.
Зеркало:
– Денёк то сегодня совсем не весенний,
Зима в нашем доме принцессою стала!
Жемчужина:
– Постой пять минут, не могу насмотреться.
Зверь:
– Красавица!
Зеркало:
– С этим поспоришь едва ли!
Жемчужина:
– Давно ли, друзья, вы себя не видали?
В глазах у людей отражается сердце.
Смотрите в себя, вы увидите душу
В её оболочке чужими глазами.
Пожалуйте, Гвоздик, Пустышка за Вами.
Пустышка:
– Ой, может не нужно, чего-то я трушу,
Иголка:
– Боится, она, – (хохотнула Иголка) –
Не бойся, Пустышка, чего там бояться?
Вот я, например, не боюсь провокаций,
Поэтому знаю, смотреться – без толку!
Крошки:
– А мы бы могли бы, могли бы, могли бы,
А нам бы хотелось, – (запрыгали крошки) –
Ой, бабушка, правда, смешные немножко?
Хлебная корка:
– Смешные, не правда ли, Косточка сливы?
Косточка сливы:
– Не буду смотреться, боюсь потеряться,
Остаться в листве не рождённого сада.
Пусть будет живым, мне другого не надо.
Достаточно в жизни пустых иллюстраций!
Ты лучше скажи нам, зеркальная личность,
Совсем наверху беспросветная темень?
Зеркало:
– Согласия нет наверху между всеми,
Иллюзию чувств побеждает наличность.
Хозяйка, скажу вам, совсем озверела.
Конечно, и раньше бывала упряма…
Хозяин в больницу уехал, за мамой…
Зверь:
– В больницу за мамой… понятное дело!-
Все вздрогнули вдруг, посмотрели на Зверя.
Зверь:
Старушке известен папашин убийца.
Я думаю, время настало проститься.
(Вверху отвратительно скрипнули двери…)
***
Собственно говоря, остался – финал, в котором любовь Зверя и Жемчужины побеждает людскую ненависть друг к другу.
Сидарович Екатерина Юльяновна,
г. Полоцк, Республика Беларусь
Я ПРИТВОРЯЮСЬ, ЧТО ЖИВУ…
Я притворяюсь, что живу, но жизнь,
Предательски мое оставив тело,
Мне грубо приказала: « Отвяжись!»
И за тобой вдогонку полетела.
Играя, как бездарнейший артист,
Одев себя в улыбчивую маску,
Схожу со сцен под недовольный свист –
Узрели на моем лице гримаску.
Я притворяюсь, что живу…
Непрошенная балует слеза,
Исполненные грусти и печали,
Мои безжизненно потухшие глаза,
Они тебя искать в толпе устали. …
Моя душа захвачена зимой.
В ней властвуют холодные метели,
И горбят плечи крылья за спиной
Тяжелые … Они окаменели.
Я притворяюсь, что живу…
Мне плохо! Жизнь! Прошу тебя, вернись!
Я каменную тяжесть сброшу с тела.
Люблю тебя! Моя ты! Слышишь, жизнь?!
Прости, что удержать не захотела…
Я притворяюсь, что живу…
ДУША ПОЭТА
Роясь в стопке бумаг мной накопленных впрок,
И сминая ненужность старательно,
Я нашла пожелтевший бумажный листок.
На листке чей-то стих замечательный.
Пролилась в нем о милой деревне тоска,
В нем на встречу надежды цветение,
Описала, когда – то, в нем чья-то рука
Петухов голосистое пение,
Разговор у колодца, кота на печи,
И оладьи, на солнце похожие,
В уголке у иконы огарок свечи,
Пруд, весенней поры бездорожие…
В унисон светлым мыслям те строчки стучат,
О моём говорят, без сомнения.
Эти чьи – то стихи эхом сердца звучат
В них душа не истлела от времени.
***
От родных сердец тепло нежнее.
Берегите тех, кто любит Вас!
Кто за Вашу боль переболеет,
Кто в тревоге молится за Вас.
Берегите близких! Их немного,
Тех, кто Вам всегда безмерно рад,
Кто судить Вас не захочет строго
И вернет внимание стократ,
Кто плечо подставит, если ноша
Ваша непомерно тяжела,
Для кого вы милый и хороший,
Кто готов Вас защитить от зла,
Кто бывает счастлив Вашим счастьем,
И счастливый радостью за Вас ,
Кто способен подарить в ненастье
Добрый свет, своих лучистый глаз.
Берегите близких, берегите
Их любовь, от горестей храня.
Дорожите, бесконечно дорожите
Счастьем, что Вам жалует Семья.
НА БАЗАРЕ (МОНОЛОГ)
-Красавица, купи себе халатик!
Чтоб свет очей любимых не угас,
Чтоб не косил налево твой касатик, .
А чтобы пас свои глаза на Вас.
-Что? Маркий? Белый? Не на кухню, кстати.
Для спальни вещь, интимней нет вещей.
Представьте: Он…, а Вы в таком халате, -
Сердечко сразу застучит быстрей.
– Нет! Надевают на нагое тело.
Без пуговиц, снимается легко.
Раздеть сумеет даже неумелый,
Красивых ног не спрячешь далеко.
– Что? Не к кому прийти в таком халате?!
Все потому, что до сих пор халата нет.
А вы прикиньте-ка, примерьте наш халатик.
Мужчина, шею не сверните, глядя вслед!
– Махровый, мягкий, нежный, белоснежный,
«Свитанковский», он не теряет вид.
Да, сексапильный, мини, интересный,
На вас, как на секс-бомбочке, сидит.
– Берете? Правильно! В таком халате
Ему желанной будете всегда.
Приобрести всем надо бы, не глядя,
Для укрепления семейного гнезда.
-Вот вижу настоящего мужчину!
Наметан глаз на это у меня.
Он ради женщин – хоть на гильотину,
Халат возьмет, восторга не тая.
-Что? Есть уже?
Да что вы говорите?!
Конечно, есть, да не такой.
Вы наш купите!
-Закрыв глаза, представьте на любимой…
Купите! Мой послушайте совет:
Увидев женщину в таком, такой красивой,
Мужчина в вас проснется и в сто лет.
- Что? завернуть? Ну, я вас поздравляю,
Вам все завидуют, счастливый человек!
Вас ожидает благодарность, отвечаю,
Которую запомните на век.
Что? Вам такой? И вам?! И вам он кстати?!
А может, и себе его купить?
А вдруг и вправду простенький халатик
Поможет в жизни что-то изменить?
Скачков Алексей Викторович,
г. Добруш, Республика Беларусь
ПОСВЯЩАЕТСЯ ЗЕНИТЧИЦАМ СТАЛИНГРАДА
В сороковом ты школьница
Прилежная отличница
А в сорок первом – смелая
Отважная зенитчица
Пришла на батарею ты
Девчонка несмышлёная
В бою была немецкими
Осколками крещёная
Но боевых подруг своих
Устала ты оплакивать
И по ночам под взрывами
От ужаса подскакивать
Устала ты, родимая
На мир глядеть безрадостно
«Ах, мама, моя мамочка
Как боязно и тягостно»
И вот огнём охвачено
Орудие зенитное
Но ты за ним не дрогнула
Ты словно монолитная
Последний залп по Юнкерсу
Летящему на бреющем…
Последний крик отчаянья
Под небом багровеющим
Ты заплатила недругу
За молодость отнятую
И за подруг погубленных
И за войну проклятую.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРОШЛОМ
Я спать ложусь, а мысли вереницы
Мелькают, словно старое кино
Я, будто книги ветхие страницы
Листаю позабытое давно
И нет ни дня в моём уже минувшем
Что б мог забыть и выбросить навек
Всплывают вновь в мозгу почти уснувшем
Былые лица – каждый человек
И миг забвенья сном длиною в вечность
Становится, как будто невзначай
Окутывает мраком бесконечность
И эхом отзывается: «Прощай»
Мне не вернуть ни радость, ни обиды
И время, как песочные часы
С песчинками скрывается из виду
Не оставляя чёткой полосы
Лишь в памяти моей отдельной книгой
Собрание моих минувших дней
Легко ли жить под аурой индиго?
Да нет! Скорее чуточку трудней
И более забот еженасущных
И менее просвета от забот
Тьма тем проблем, рассветов очень скучных
Тускнеющий с годами небосвод…
Не хочется стареть, когда за сорок
Перевернул страницу календарь
Застрял в груди наивности осколок
Остаток веры превращая в гарь
И пепел образов истлеет без остатка
Всё тлен – неразрешимая загадка.
Соловьёв Александр,
г. Полоцк, Республика Беларусь
ИЗ ЗАПИСОК АРХЕОЛОГА – 1
Мы вспомним коллегиум старый,
Масштабных ремонтов аврал,
Где в сумраке сводов и арок
Господь нам его открывал.
И кафель горой самоцветов
Отмытый на «базе» сверкал.
Кирпич разных форм и размеров
Её стеллажи прогибал.
И прочих реликтов стояли
В ряды коробов штабеля,
Всего, что для нас сохраняла
На сводах старинных земля.
Один за другим оголялись
От стройки лесов этажи.
И, словно рубины, сверкали
На окнах седых витражи…
Мы чайник горячий поставим,
И чашки до края нальём,
И Господа вместе прославим,
И свечи по храмам зажжём.
ИЗ ЗАПИСОК АРХЕОЛОГА - 2
Мы чайник горячий поставим
И кружки до края нальём,
И Полоцк любимый прославим,
И давние дни вспомянём…
Там пыль поднималась клубами –
Я рылся в шурфах с головой;
А после держал я руками
Нависший кирпич роковой.
Но Полоцк меня не оставил,
Строителей в помощь послал;
Вопросы с зондами решались,
А я лишь места подбирал.
Под грохот кувалды и лома
Бетон на полах сокрушал –
Сокровищ невиданных схроны
Мне Полоцк в те дни открывал…
СОБАЧЬЯ ПАНИХИДА
Как только его схоронили,
Насыпали холм гробовой –
Поставили водку и ломоть
Да крест из дощечек простой.
Тотчас на поминки убрались,
Его совершенно забыв,
И там до крови передрались,
Наследство его поделив.
Могила травой зарастала,
В снегах пропадала зимой.
И тот был усопший, казалось,
Для всех человеков чужой.
Но только всходила неспешно
Над кладбищем старым луна,
Собачьей тоской безутешно
Она была потрясена…
Он был из простых, из дворняжек,
Но «дедом» в собачьих летах,
Хозяину верен и предан
От самых ушей до хвоста.
Теперь никому он не нужен…
Он сел у могилки родной
И к Богу сквозь зимнюю стужу,
Как мог, обратился с мольбой.
Луна для него как икона –
Тоскливо, протяжно он выл,
Всплывали картины былого,
Про стужу он напрочь забыл.
И скоро его поддержали
Собаки с окрестных дворов…
И только лишь волки молчали,
Забившись в чащобы лесов.
Спиридонова Антонина Михайловна,
г. Дедовск, Московская обл., Российская Федерация
***
Родилась я над тихим Днепром,
Щедрый край.
Казахстан вспоминаю добром ‒
Айналайын[1].
Корни предков – Белая Русь,
А в Москве я живу и тружусь,
Я родными моими горжусь.
Дочь славян, ‒
Понимаю вас всех и люблю.
Своё сердце границами стран
Не делю.
ЛОСКУТНОЕ ОДЕЯЛО
Мама его терпеливо сшивала.
Помнит — лоскутик был одеялом,
Много лоскутиков — целых пятнадцать,
Есть чем хвалиться и укрываться.
Все непохожие, разной фактуры,
Всё уникально: речь и культура.
Крепкой семьёю и дружбой гордились,
На одеяле дети родились.
Но оторвались и стали чужими.
Нам говорят — были нитки гнилыми.
Нам говорят — было время лихое,
При коммунистах жили в застое…
Мыкались в бедности, благ не хватало,
Каждый тянул на себя одеяло…
Нынче свободны, но всем стало зябко, —
Сам-то лоскутик, в сущности, тряпка.
ВОРОЖБА
Месяц-месяцок молодой,
Покажи рожок золотой.
В кулаке я рублик держу,
На прибыток я ворожу.
Станет месяц в небе расти,
Будет в дом достаток идти.
В доме небольшая семья —
Только я и старость моя.
Прячется под стол пустота,
На диване спят два кота,
Пыльный телевизор в углу,
Коврик шерстяной на полу.
А когда достаток придёт
Кто же ему дверь отопрёт?..
Месяц-месяцок молодой,
Покажи рожок золотой.
СЛАДОСТЬ ЖИЗНИ
– Всё вокруг – это жизнь. Всё, что вошло в мир и пребывает в нём…
Бабушка лежит на высокой хирургической кровати. В палате светло, тепло и просторно, а за окном съёжилась от мороза тонкая берёзка, прижала к себе омертвевшие листья, словно укрыться ими пытается. Листья не успели пожелтеть. Дрожат они на ветру – странные, сизо-зелёные, ни живые, ни мёртвые…
Бабушка ловит мой взгляд. Слабо улыбается:
– Если тебе кажется иначе, или что-то выглядит не так – в нём всё равно скрыта жизнь. Наш мир родит жизнь даже из останков того, что его покидает.
Я едва сдерживаю слёзы. Бабушку готовят к операции. Доктор сказал, что шансов почти нет, но без операции их нет совсем. Бабушка всё понимает, сама бывший хирург, здесь же в военном госпитале работала. Много крови и боли перевидала…
– Ты землянику принесла? – спрашивает бабушка.
– Да, но тебе же нельзя.
– Я и не буду. Поставь на столике, пусть красуется – сладость земли родимой.
Крупная садовая земляника красуется в искристом хрустальном салатнике. Её запах сладким облаком плывёт по больничной палате, перенося нас в весну, в самое начало лета. Я закрываю глаза, впитываю бабушкин голос, вслушиваюсь в её рассказ…
…Помню, той весною в сорок третьем всё дружно выстрелило. В рост пошло. Война только-только откатилась от Москвы. Совсем недавно пушки утихли и вот уже раскатисто, на правах победителя, гром грохочет:
– Ур-ра! Ур-ра! Урожаев пора…
Жарко. Босые ноги несут меня по мягкой от частых дождей лесной тропинке, и дальше, прочь с тропы, в густую траву, к близким берёзкам, под сень леса – к ягодной сладости!
– Невеста, стой же, егоза! Нельзя туда! Опасно! – сердито кричит мне вслед сержант дядя Серёжа. Но я отмахиваюсь. Не накажет! И даже ругать не станет. Мы друзья. Сегодня землянику собираем. Всё что он находит, я тут же съедаю с его большой шершавой, пахнущей махоркой ладони. А он смеётся:
– Оголодала моя невеста. Ешь-ешь, непоседушка.
Мне седьмой год. Здесь я родилась, здесь мой дом. Вообще-то сам дом сгорел, когда бомбёжки начались. В эвакуацию мы опоздали. Последний поезд с Курского вокзала ушёл без нас. Город закрыли и обратно нас уже не выпустили. Мы целую зиму жили при вокзале. Мама в госпитале медсестрой работала. Отец воевал где-то неподалёку. Москву защищал. А когда немцев отогнали, и отец вернулся. К маминой и нашей с братом радости. Больной, израненный, но живой, слава Богу.
– Руки-ноги целы, а то, что живот разворотило, и половину кишок вырезали – это ничего, новые отрастут, – шутил отец. Но тяжёлого поднимать он не мог, и даже нас, детей, на колени брал с осторожностью.
Мы жили в казавшейся мне тогда огромной коммунальной квартире в бывшем Гучковском особняке, неподалеку от станции Дедово. Отец, инженер-путеец, работал начальником станции. Мама возилась с младшим плаксой-братиком Васькой. А я росла сама себе хозяйкой. Детей сверстников в моём окружении не было. Дружила я с солдатами. Они меня знали, привечали и угощали, чем могли, кто хлеба краюхой, кто сахаром, а то и горьким шоколадом. Самый большой мой друг сержант дядя Серёжа рассказывал:
– Мы, невеста, леса подмосковные чистим, мины убираем и оружие всякое, и вражье, и наше, чтобы ты спокойно грибы-ягоды собирать могла, и братик твой, когда подрастёт…
Ходила я везде, не обращая внимания на посты и караулы. Окликнут:
– Здравствуй, невеста, проходи-проходи…
А в расположении части и накормят меня, и бывало, вымоют чумазую. И мыла дадут для мамы и брата в подарок. Те, что постарше, о семьях своих, о дочерях и сыновьях в кипящем вареве войны оставшихся, тосковали. А молодые сестрёнку младшую во мне видели. Но все невестою звали. Это теперь – Нина Петровна, заслуженный пенсионер… А тогда… Дадут мне котелок солдатской каши, гордо несу его домой – кормилица, мама похвалит. Иду вдоль Волоколамки, и обязательно какая-нибудь из проезжающих полуторок остановится:
– Здравствуй, невеста, домой торопишься? – И подвезут до самого переезда. А дома ждут – каша эта из солдатского котелка была, скажу прямо, семье нашей хорошим подспорьем.
…Так вот, бегу я по травам изумрудным, травы колышутся, солнечные блики по ним приплясывают, и вдруг – ой, острый камешек в ногу впился. Села, вожу рукой по подошве. Дядя Серёжа догнал меня, склонился, ногу осматривает, утешает меня:
– Ну, ничего страшного, крови нет, на камешек накололась, но не поранилась.
И тут я замечаю – в траве вокруг меня алые крапины рассыпаны. Много их.
– Ух-ты! Земляничка спелая!
Бегу от одной к другой. Срываю ягодки душистые. Щедро дарит земля родная сладости свои. За кустами полянка открывается. И земляники там тоже видимо-невидимо. Продираюсь сквозь заросли, вкусноту предвкушая. Но дядя Серёжа с высоты своего роста видит впереди то, чего я пока не замечаю:
– Постой, невеста! Не ходи туда. Ой, стой же!..
На заветной полянке земляники действительно пропасть. И вот она передо мною – сама королева-земляничища, огромная, налитая, медово-красная. Срываю и в рот. Сладко! Ничего слаще я, наверное, так за всю жизнь и не пробовала. Съела ягоду и только потом заметила, что кустик земляничный сквозь отверстие пулей в каске пробитое пророс, а из-под травы очертания человеческие угадываются. Немец там полёг, а может, и нашего солдата-защитника родная земля приняла…
Бабушка замолкает. Мы снова в больничной палате, а за окном нынешняя московская зима, морозная и бесснежная.
– Ой, страшно тебе, наверное, было?! – вскрикиваю я.
Бабушка улыбается:
– Весь ужас ситуации я лишь с годами осознала. А тогда и страшно-то не было. Перешагнула я через каску пулей пробитую и побежала дальше в жизнь.
Степанов Анатолий Владимирович,
г. Полоцк, Республика Беларусь
БАЛЛАДА О КАТЕ
Год прошёл без нашей Кати…
Весела была, мила,
В голубом цветастом платье
Всех парней с ума свела.
Даже я, довольно стойкий
Против всяких женских чар,
На неё смотрел и ойкал
И в душе тушил пожар.
Что случилось с нашей Катей?
Целый день грустна была;
Торопливо на закате
За околицу ушла.
А под утро тело Кати
Обнаружил дед-сосед:
Окровавленное платье –
Преступленья страшный след.
И кругом трава примята,
Втоптан в грязь цветов букет…
Что случилось? – непонятно.
Кто прольёт на тайну свет?
Хоронили нашу Катю
На высоком берегу,
Много гневных слов проклятья
Адресованы врагу:
- Как земля не содрогнётся,
Не поглотит подлеца.
- Кто он?!
- Ищут…
Мне неймётся
Маску снять с его лица.
Год прошёл – вопросы те же…
Катю стали забывать.
Остаётся рана свежей
У меня. Да плачет мать.
БАЛЛАДА О СТРУНЬЕ
Оставлю повседневные дела –
К природе хочется, на волю!
Я целый год не видел поле,
Черёмуху, что у ручья цвела…
Поеду в Струнье! На безлесный холм
В лучах зари всплыву из ночи,
На рыжей резвой лошади верхом
Промчусь по полю, что есть мочи.
И у ручья тихонько постою;
Журча, напомнит он былое –
Свистяще-острое и злое,
Что слышал я у жизни на краю…
Большой войны короткий эпизод
Напомнит и обросший мохом
Полуразрушенный фашистский дот –
Приметный памятник эпохи.
В то время дот окрестности держал
Под круглосуточным прицелом,
Изрешетили пули тело,
Когда однажды мимо конь бежал.
Там, у ручья, в ста метрах от села,
Судьба ко мне была жестока.
Черёмуха тогда ещё цвела
И отцвела она до срока:
Изрубленные пулями цветы,
Как слёзы, падали на травы –
Стреляли немцы для “забавы”…
Меня спасли овраг, ручей, кусты…
С годами струнский случай не гнетёт –
Испытываю я волненье
И повторяю день рожденья,
Когда весной черёмуха цветёт.
Стеценко Галина Георгиевна,
г. Москва, Российская Федерация
РЫБАЦКОЕ СЧАСТЬЕ
Михаил увлечённо готовился к рыбалке. Продумал меню для рыб – приманки под сказочных жуков и разноцветных мушек. И предвкушал рыбацкое счастье. Для него каждая поклёвка таила в себе восторг.
– Опять рыбалка? – недовольно вздохнула жена, обходя разложенные в прихожей рыбацкие принадлежности.
– Конечно, можно поспать в выходной, но, понимаешь, Тамара, гонит на пруд некое чувство… знакомое рыболовам… – с оптимизмом говорил он, – поехали вместе!
К рыбалке он подходил философски.Никогда не давал себе установку обязательно поймать рыбу. И сколько поймал рыбы, не считал.Душой отдыхал в окружении склонившихся над водой верб и наслаждался уединением от городской суеты. Возвращался весьма впечатлённым.
– Какой мне прок от этой рыбаки? Золотую рыбку ты всё равно не поймаешь! И новую квартиру она мне не подарит, – иронично ответила Тамара.
– Всё у нас будет. Вчера в отделе ипотеки был. Вот документы соберём…
– Да когда это всё будет?! Я у разбитого корыта сижу! Всё жду… И, похоже, из твоей «хрущёбы» до самой смерти не выбраться!.. – Оборвала его жена резким и стремительным потоком недовольств. – А на твои «Жигули» боюсь садиться – развалятся по дороге!.. И пока с тобой буду жить, ходить мне только в облезлой шубе!
– Ну опять тебя прорвало! Машина уже отремонтирована. А шубу мы тебе в прошлом году купили, – муж старался спокойно реагировать на её настроение, как на погодное явление.
– Да я терпеть не могу твою рыбу! Наш кот – и тот объелся её за два года нашей совместной жизни… – она закрыла двумя пальцами ноздри, как будто чувствовала запах рыбы. Ткнула ногой в рыболовецкий ящик, продолжая выплёскивать свой гнев на мужа. – Расселся на весь коридор! Расставил ноги длинные, как удочки. Не пройти! Как мне это надоело!
– Сейчас всё уберу, Тамара. Ну потерпи чуточку, – просящим голосом он пытался успокоить жену. А она носилась по квартире, как вихрь:
– Потерпеть, когда ты все секреты ловли рыбы изучишь? – хлопнула по столу журналом «Рыболов». – Да это никогда не кончится! – Схватила карту водоёма с нанесёнными бровками дна и демонстративно порвала её на мелкие кусочки, рассыпая их по ковру.
Михаил вскочил, как ошпаренный:
– Ты что? Что ты сделала? Это чужая карта!
– Ты, Миша, неизлечимо болен. Болен рыбалкой!
– Скорей бы суббота да на рыбалку! Чтобы не слышать и не видеть тебя!Самый плохой день на рыбалке лучше, чем хороший день дома, с тобой! – терпеливый муж впервые ступил на тропу войны с женой. И захлопнул за ней дверь.
Некоторое время, пытаясь сохранить мир в семье, Михаил не ездил на рыбалку и старался ничем не раздражать жену, но вскоре понял, что ситуацию в отношениях не исправишь. Недостатки каждого, вчера незаметные из-за пелены влюблённости, стали очевидны для двоих. И однажды Тамара заявила, что уходит к другому, тому, кто с новой иномаркой и коттеджем. Из-за рыбалки. Так и развелись.
Прошло полгода.
Михаил на диване обдумывал предстоящую рыбалку. Зазвонил телефон. Друг Сергей? Нет, к удивлению, Михаил узнал голос Тамары:
– Здравствуй, Миша! Что же ты ни разу не поинтересовался, как я без тебя?
– Что интересоваться? Ты ушла от разбитого корыта в хоромы. Наконец, нашла то, что искала.
– Ой, Миша, не нашла…– голос её был жалок, каким он его никогда не слышал. – Жена я ему или нет, не знаю. Не расписались пока, да он и не собирается… Его друзья и подружки надоели! Не выбывают отсюда: днюют и ночуют. Только успевай постели менять! Коттедж трёхэтажный, полы – за неделю не перемоешь! Служанку не нанял. Я и уборщица, и повариха… Да и жадный: на неотложные нужды денег не выпросишь. Выходной у меня в субботу. Ты, Мишенька, чем в эту субботу занимаешься?
– Я по-прежнему болею: на рыбалку еду, – сухо ответил Михаил и, не дождавшись продолжения диалога, отключил телефон.
Последняя неделя марта радовала щедрым солнцем. Самая рыбалка! В городе снег почти растаял, а на пруду солнце тёплыми лучами лижет лёд, да растопить его пока не в силах.
В пятницу Михаил позвонил другу Сергею:
– Завтра на рыбалку со мной поедешь?Интернет предсказал «окно» между двумя циклонами.
– Нет, – без колебаний ответил Сергей, – у меня жена в деревню к матери уедет.
– Тем более поехали. Что один будешь дома сидеть?
– У меня своя рыбалка будет.
– Не понял. Новый водоём?
– Ты что, тупой? Жена уедет! Для меня, в отличие от тебя, лучшая рыбка – женщина. Закину удочку – кого-нибудь выловлю. И вместе нырнём под одеяло… А ты лови окуней, лови. Без меня. Прости, друг, другие виды, – Сергей говорил уверенно и артистично, меняя интонации, и Михаил представлял его удовлетворённое лицо, умелого игрока.
На пруд Михаил поехал один, на «Жигулях» по накатанной рыболовами дороге. Дорога петляла вдоль берега и позволила Михаилу выбрать место с удобным подходом.
На скалах, где берег круто опускался в воду, висели стеклянные грибы.На ледяном поле темнели фигуры: уже сидели рыбаки, пошевеливая зимней удочкой «махалкой».
Михаил достал из машины рыболовный ящик, служивший ему сиденьем и хранилищем улова и принадлежностей. Вытащил ледоруб из чехла. И вскоре промерзший лед быстро захрустел под ножами ледоруба, рассыпаясь на мелкие алмазные осколки. Михаил сачком из брезента выбрал ледяное крошево, зачистил края – и лунка готова. Пробурил неподалёку ещё две лунки.
Забросил удочку. Блесну лишь изредка теребил некрупный окунек «матросик». Михаил поменял лунки. И тут стая окуней продемонстрировала взрывы активного клёва! Ловились мелкие и средние окуньки. Михаил бросал их на лёд перед лункой и смотрел на их танцы. Они вертелись и подпрыгивали, в бледно-жёлтых и зеленоватых костюмах с красными отделками-плавниками.
Мороз немного спал, и уже можно было обойтись без рукавиц. Солнце быстро поднималось над прибрежными вербами. Бесстрашные вороны перелетали с одного дерева на другое, кружили над прудом в ожидании добычи.
Вдруг Михаил почувствовал хватку рыбы. Поклёвка мощная! Наконец, пришла удача! Подтянув рыбу к лунке, он увидел торчащую из воды голову огромного окуня –
красавца-горбача.
В куртке зазвонил телефон. Михаил дёрнулся на звонок. В этот момент окунь сделал рывок и – сорвался с крючка! Михаил с досадой отложил удочку и полез в карман за телефоном. Кому понадобился? Сергей звонил:
– Ну, как рыба? Клюёт?
– Клюет-клюёт. Из-за тебя горбач с крючка сорвался!Увесистый экземпляр, явно за килограмм. По местным меркам гигант!
– Охота за крупным окунем входит в программу многих, вот только не всегда бывает успешной, – говорил Сергей со знанием опытного рыболова. – А рыбаков много там?
– Много, весь пруд облепили, пингвины. И погода – чудо!
– А сколько рыбаков?
– Да что я их считал? Тебе что, делать нечего? Вопросы такие задаёшь!
– Да, представь себе, нечего. Я здесь, как голодная акула! Ни одной рыбки рядом! Позвонил, а они все крутятся вокруг своих самцов и мелюзги. Включил свой аквариум –
по всем каналам рыбки, хорошенькие такие, хвостом виляют. Да чуть не разбил его!
– Ну не расстраивайся. Всякий рискует остаться без улова.
– А среди рыбаков женщины есть?
Михаил глазами описал круг:
– Недалеко от меня, вроде, две женщины.
– Эх, зря я не поехал! Они хорошенькие? Они одни приехали?
– Хорошенькие или нет, издали не определишь. В куртках: жёлтой и красной. Штаны ватные. Мужчина с ними.
– Ну да ладно, пока. Иди ловить. Позвоню завтра, узнаю, каков улов.
Михаил остался доволен рыбалкой. И улов хороший, и погода. Собрал окуней в полиэтиленовый пакет. Выпил чаю из термоса и с аппетитом пожевал бутерброд, глядя, как вороны упруго перепрыгивают от лунки к лунке.
Тут за спиной раздался женский крик:
– Ой! Ой!
Михаил оглянулся. Женщина в красной куртке махала руками, прогоняя ворон:
– Кыш! Кыш вездесущие!
Пока она отходила от своей лунки к друзьям, стая ворон налетела на её рыбу, лежавшую на льду возле лунки. Вороны схватили в клювы самых крупных окуней и уже летели к берегу!
Михаил взял свой пакет с рыбой и подошёл к обворованной женщине.
– Как жалко! Ловила-ловила…– чуть ли не со слезами жаловалась она. – Не уберегла! Одна мелочь осталась…
– Возьмите, пожалуйста, мою рыбу, – Михаил протянул свой трепыхающийся пакет.
– Нет-нет. Ничего страшного не произошло. В следующий раз наловлю, – она подняла на него покрасневшее от солнца и мороза лицо.
– Я сам рыбу редко готовлю. Живу один. Куда мне её столько! Наловлю – соседке-пенсионерке отдаю. А мой кот ест её без аппетита. Пожалуйста, возьмите, пусть для вас сегодняшний день ничем не будет омрачён, – Михаил взял худенькую, как у девочки, руку женщины и вложил в неё ручки своего пакета.Она одарила его благодарной улыбкой:
– Ну, тогда я приглашаю всех ко мне на рыбный ужин, – громко и торжественно объявила она. К Михаилу подошёл мужчина из её компании и протянул руку для знакомства:
– Александр.
– Михаил.
– А это моя жена Наташа, – Александр обнял женщину в жёлтой куртке, – А пострадавшая – наша подруга Женя. А что, её предложение мне понравилось. Она вкусно готовит. Михаил, ты не против?
– Я рад такому предложению.
Женя приготовила рыбу, запечённую с луком в молочно-яичном соусе. Михаилу показалось, что вкуснее он никогда не ел. За полгода холостяцкая жизнь научила его готовить себе простую еду, а сегодня он открыл для себя новый вкус.
Пока Женя хлопотала у стола, Михаил любовался её доброй улыбкой, на которую отвечал своей. Весь вечер он наблюдал каждое движение Жени и ждал встречи взглядов. Он чувствовал себя юнгой, жаждущим отправиться в далёкое путешествие, неизвестное и завораживающее.
Разговор за ужином был непринуждённым и тёплым, и всем не верилось, что познакомились они всего несколько часов назад. Договорились на следующий выходной ехать на рыбалку вчетвером.
Домой Михаил вернулся от Жени ближе к обеду. Звонит Сергей:
– Ну, как, ты счастлив вчерашней рыбалкой? Много рыбы наловил?
– Одну… Но крупную. И я счастлив!
– Да? Тебе удалось горбача поймать?
– Нет, он сорвался, когда ты трезвонил.
– А что за рыбу поймал?
– Русалочку. – Михаил многозначительно молчал и довольно улыбался. Он видел себя рядом с Женей и предвкушал своё счастье – крепкую рыбацкую семью.
НА КРАЮ ПЕРЕМЕН
пьеса в 3-х действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Нина – 45 лет, по прозвищу Мышка.
Лариса – подруга Нины.
Лёня – муж Нины.
Витя – сосед по квартире, друг Лёни.
Елена Тимофеевна – мама Нины.
Антонио – работает в Испании, отельный гид.
Анжелика – подруга Антонио.
Бенито – испанец, работодатель Антонио.
Работник ресепшен.
Бармен.
Прохожие, отдыхающие, артисты, пассажиры.
В спектакле звучат русские и испанские песни.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Городок российской глубинки. Наши дни.
В глубине сцены: в одной части – фасад магазина «Продукты плюс» с вывеской «Приятного шопинга», дерево, дорога с «зеброй», в другой части – дверь в квартиру, простой интерьер квартиры (стол кухонный, стол компьютерный, табуретки).
Явление 1.
Нина (в сером платье выходит из квартиры).Что-то изменилось во мне. Что-то неуловимое, как свет между утром и днём, днём и вечером. Незаметная грань другим и необъяснимая мне самой. Сын, наконец, повзрослел, стал самостоятельным. И, как будто, камень свалился с плеч! А Лёня, муж мой, начал новую жизнь… Эх, мне так хожется расправить крылья (взмахивает руки вверх.) и полететь!..
Пересекает улицу по «зебре», стараясь наступать на белые полоски.
Лариса. (В яркой одежде выходит с другой стороны сцены, наблюдает за Ниной, встречаются). Привет, Мышка! Ты всё прыгаешь по своей чёрно-белой дорожке.
Нина. По белым полоскам, Лариса! По белым!
Лариса. Да ты на цветную территорию переходи! А то живёшь как в зимнем лесу: снег да чёрные стволы деревьев видишь. А помнишь… (смеётся.) когда твой старый чёрно-белый телевизор сломался, и все прилавки в магазинах уже были завалены цветными, тебе не хотелось расставаться со своим чёрно-белым(смеётся.)
Нина. (с сожалением). Помню, Лариса. Пролетели годы… и ничего в них не менялось. На работу бегала в один и тот же магазин «Продукты». Новый хозяин, правда, вывеску на нём сменил, назвал «Продукты плюс» и отдел с хозяйственной дребеденью добавил… табличку повесил «Приятного шопинга». А я все в той же должности – молочно-кифирного продавца…
Идут вместе к магазину.
Нина. Два десятка лет изо дня в день мерию одну и ту же дорогу от дома на работу, с работы домой. Знаю возраст каждой трешинки, каждой выбоины в асфальте.
Лариса. И ходишь с опуцщенной головой. (Улыбается.) Трещинки рассматриваешь или денюжку ищешь?
Нина. Мне часто хотелось найти на дороге денег, чтобы дотянуть до зарплаты и вернуть тебе долг.
Лариса. Пойдём скорей на работу, а то опоздаем.
Нина и Лариса подходят к двери магазина.
Нина. Мне с тобой поговорить надо…
Лариса. Мышка,давай в перерыве. Покурить выйдем, тогда…
Заходят в магазин.
Явление 2.
Лёня. (идёт с пакетами продуктов в обеих руках). Всё необходимое, кажется, купил. Кулинарную книгу почитаю и что-нибудь вкусненькое приготовлю к ужину.
Входит в квартиру, кладёт продукты на стол, уходит.
Явление 3.
Из магазина выходят Нина и Лариса в униформе продавцов.
Лариса.(закурила).Ты, кажется, поплакаться хотела. Давайначинай.
Нина. (отмахивается от дыма). Ты знаешь, сын вчера зарплату получил…
Лариса. Ну и? Сразу пропил?! (с сочувствием качает головой.)Яблочко от яблоньки…
Нина. Да нет.
Лариса. (удивлённо).Лёнька пропил зарплату сына?!
Нина. Да нет. Никто не пропил.
Лариса. Ну, извини. Всегда, если ты начинаешь со слов «он вчера зарплату получил», то за этим сразу следует, что он её уже пропил.
Нина. Лёнька сейчас не пьет. Держится, сзазал, что завязал… завязал навсегда.
Лариса (сочувственно).Бедная Мышка! Ты самая терпеливая на свете! Потому что, всю жизнь терпишь.
Нина. Сын взял мой занранпаспорт, чтобы купить мне путёвку и билет заграницу.
Лариса. Так бы сразу и сказала, что деньги нужны. Сколько?
Нина. Не нужны мне деньги. Игорь подарок мне сделал – путёвку в Испанию. Вот я хотела с тобой новостью поделиться, посоветоваться, ехать мне или нет.
Лариса. Съездить отдохнуть в отпуск – это для тебя великая новость! Все ездят отдыхать каждый отпуск, а ты – на деревенских грядках гнёшься или дома Лёню стережёшь, чтоб в ларёк не сбежал. В наше время за границей кто только ни бывал! Вот я была и в Турции, и в Египте… (выбрасывает окурок.)Наконец-то, тебе загранпаспорт пригодился. Четыре года ждал, когда ты о нём вспомнишь. Это я тебя надоумила его получить…. А Лёнька о путёвке знает?
Нина. Пока не говорила.
Лариса. Он обалдеет! Потом расскажешь, как он воспримет.
Нина. Не представляю, как я своих мужиков одних оставлю? Никогда такого не было… Мама мне говорила, что я всегда рядом с мужем должна быть, и всюду – за ним, как ниточка за иголочкой…
Лариса. Не маленькие, твои мужики, не умрут без тебя. Игорь у подружки ночует. А Лёнька… как у тебя терпения хватало столько лет ниточкой за иголочкой? Лечить его от запоев и ждать с моря погоды. Всю жизнь ты на это растратила! А бросить его не могла…
Нина. Как же бросить! Он же не камень! Живой. Лечила. Как не лечить, если болезнь такая привязалась.Но ведь и счастливые мгновенья были! Незабываемые…
Лариса. И слепота твоя была. Она по молодости у всех бывает.Поедь, конечно, отдохни, другую страну посмотри! И не раздумывай! Тебе надо ехать! Тебе давно пора отдохнуть!.. Пойдём работать. Поговорим ещё об этом потом.
Заходят в магазин.
Явление 4.
Нина входит в квартиру. Лёня встречает её в кухонном фартуке и с ложкой.
Лёня. Я картошку жарю.
Нина. Опять картошка!
Лёня. (виновато). Я кулинарную книгу почитал, но ничего лучшего жареной картошки с луком не нашёл.
Нина. Наша кулинарная книжка из прошлого века! Ты бы в интернете поискал что-нибудь праздничное…
Лёня. (задумывается.) А какой сегодня праздник? Не припоминаю…
Нина. (бросает сумочку на тумбочку.)Жарь-жарь. Потом скажу. А я сейчас пока в компьютер загляну.
Проходит и садится за компьютер.
Лёня. (ставит посуду на стол, подходит к жене, берёт её за плечи). Всё готово. Пойдем есть! Ужин, правда, получился не праздничный, не романтический.
Нина. (не отрываясь от компьютера). Сейчас-сейчас.
Лёня. Что ты там выбрала? Романтическое?
Нина. (нерешительно встаёт).Да, романтическое… Я должна тебе сказать…
Лёня. (снимает кухонный фартук и наклоняет голову к её голове). Погоди!(убегает, приносит и ставит на стол свечу, зажигает).
Нина подходит к кухонному столу, садится.
Лёня. (садится). А теперь говори.
Нина. Сын мне подарок сделал с первой зарплаты.
Лёня. Молодец сынок! Моё воспитание! Это я ему говорил, чтобы он с первых отпускных матери подарок сделал. Вот он и сделал! А что купил?
Нина. Путёвку.
Лёня (удивлённо).Путёвку? Какую путёвку? Зачем?
Нина. Отдыхать.
Лёня. Не понял.
Нина. Он купил мне путёвку в Испанию.
Лёня. Что? Куда-куда? (встаёт из-за стола.)А зачем? И это подарок?
Нина. (уверенно).Да, это подарок. И я приняла его. Еду!
Лёня. (с недоумением).А зачем так далеко отдыхать? У нас домик в деревне есть. Там твоя мама, Елена Тимофеевна, ждёт нас. Любит, когда мы к ней приезжаем. Там лес, пруд… Там настоящий отдых!
Нина. А я на море хочу!
Лёня. Ты, что, море не видела?
Нина. Да я на море была только в студенческие годы. От института нас направляли в Крым работать в кухонными работниками в детском лагере: день – работать, день – отдыхать. Тогда я впервые увидела море и горы. Двадцать пять лет об этом отдыхе вспоминаю (вздыхает).
Лёня. Ну что море? Это большая лужа… (разливает чай).
Нина. Я ни разу заграницей не была.
Лёня. И я не был. И ничего не потерял!(недовольно.) Тебе чужое море захотелось посмотреть?! И зачем на него смотреть? И сын тоже, модничает, придумал, какой подарок матери сделать… (пьёт чай.)На что деньги потратил!
Нина. (огорчённо). Значит, не пускаешь…Так и хочешь, чтоб я за тобой ходила, только твоими проблемами жила, и никаких просветов в жизни…(задувает свечу).
Лёня. (встаёт, ходит взад-вперёд).Ну, если ты о-о-о-чень хочешь, то едь…
Нинавстаёт и обнимает мужа.
Лёня. (с улыбкой). Сынок то же, придумал: на что деньги выкинул!.. на путёвку! На скалько лет вперед выпивки можно было купить? (смеётся). Витьке, соседу, расскажу – обхахочется!
Уходят, обнявшись.
Явление 5.
Нина.(в квартире, звонит по телефону). Мамочка, добрый день! Ты представляещь… я лечу в Испанию!
Елена Тимофеевна. (голос, обрывает дочь). Меня Лёня уже ошеломил.
Нина. (обрадованно).Мамочка, я так рада, представляешь, в Испанию!
Елена Тимофеевна. (голос). Не представляю! Я не понимаю, зачем тебе туда лететь?
Нина. Лёня мне: зачем? И ты тоже. Вы как сговорились! А я себя впервые почуствовала окрыленной. Сын вырос и стал работать. Лёня сейчас держится, работает… закончилось, наконец, время становления – выведения его из запоя…
Елена Тимофеевна. (голос). Окрылилась – так летай над российскими полями и лесами! Зачем тебе отпуск на заграницу тратить? Сколько у нас в стране уголков распрекрасных! Реки, озёра, берёзки, сосёнки… Это сколько жизней надо, чтобы всю эту красоту повидать? А лучше всех – тот уголок, где ты родилась. Приезжай домой. Помнишь, как мы в лес вместе за грибами и черникой ходили… а как ты в детстве речку любила, как рыбка плавала!
Нина. Мама, ты вспомни ещё пионерлагерь с удобствами во дворе без горячей воды, где я школьницей отдыхала. И несбыточные мечты народа – обещанный коммунизм – лестницу в небеса. Нет, мама, сейчас другое время. Все заграницу едут. Лариса, подруга моя, уже и в Турции, и в Египте побывала. Я еду, мама!
Елена Тимофеевна. (голос недовольный). Вот упёртая: «Еду, еду!». Едь! Поотдыхаешь там, приезжай отдыхать ко мне: картошку окучивать.
Нина. Мамочка, я вернусь, и – сразу к тебе, буду помогать и делиться впечатлениями! Пока-пока. Целую! (уходит).
Явление 6.
Нина и Лариса выходят из магазина и направляются по тротуару.
Лариса. Фух, закончился рабочий день.(вздыхает.)Ну как Лёня воспринял известие о твоей поездке? Не упал в обморок?
Нина. Не обрадовался, но всё же, поразмыслив, согласился.
Лариса. Срочно делай другую прическу и волосы крась! Купальник есть? Купи другой! И новых шмоток целый чемодан купи! Знаешь почему я тебя Мышкой зову? Не за твой маленький рост, а за твою серую одежду. Ты посмотри на себя, в чем ты ходишь: серое платье, серая юбка, серые брюки. Костюмы Мышки!
Нина. (смотрит на себя, задумывается).И правда. А я этого не замечала…
Лариса. (кокетливо).Тына меня посмотри.Шикарно?Чтобы быть красивой, нужно уметь хорошо выглядеть… С одеждой – это мы решим. Я могу с тобой прочесать весь рынок и приодеть тебя так, что ты себя не узнаешь! Запомни правило: приедешь в отель и только чемодан поставишь, сразу выходи мужика выбирать. И усвой, что победа женщины – стать побеждённой.
Нина. Лариса, какого мужика? У меня муж есть. Да и кому я нужна в этом возрасте?
Лариса. Тебе сорок пять!В нашем возрасте, подруга, от мужиков лопатой не отмахаешься! Это я тебе, как замужняя женщина говорю. Особенно, на отдыхе, там пары на любой вкус подбираются. Одним мужчинам нравится на распашку душа, другим – халатик…
Нина. Что ты такое говоришь…
Лариса. Ты слушай внимательно, а потом спасибо мне скажешь.Женщины в сорок пять становимся сочными плодами. Но не все. Плоды нуждаются в том, чтобы их питали, как следует, заботились о них, а то они могут усохнуть. Не знаю, как тебя Лёня питает, но ты похудела…
Нина. Что ты!Лёнямне ужины готовит! Он сейчас неплохо зарабатывает…
Лариса. Не прикидывайся, что не понимаешь о чём я.
Нина. (вздыхает).У каждой своя женская судьба…
Лариса. Э, подруга, так и усохнуть недолго, если ничего в жизни не менять…
Нина. Да ну тебя!(пауза, растерянно.)Не представляю, как я буду в чужой стране общаться. Английский не знала, да ещё и забыла. Из того, что учила в школе и институте, мало в извилинах зацепилось. И, конечно, ничего не успею подучить за неделю до Барселоны! Если б я заранее знала, что поеду, я б себе разговорник купила, и немного английский повторила бы.
Лариса. А я заграницей говорю и по-английски, и по-немецки, и по-французски.
Нина. (удивлённо). Ничего себе! Ты столько языков знаешь?
Лариса. Откуда? В школе по немецкому еле тройку поставили. Академияв не кончала… (деловито.) Я завела себе общую тетрадь по-иностранному. Записала в неё основные выражения русскими буквами: вопросы, ответы. Трудновато бывает вдолбить их иностранцам – по сто раз переспросят, только потом поймут, о чём я их спрашиваю. А отвечают – накрутят по-своему шиворот-навыворот так, что я их понять не могу! Иногда приходилось некультурной выглядеть: пальцем показывать на предметы. Ты, Мышка, не переживай – с моей тетрадью не пропадёшь. Я дам тебе её напрокат, на всякий случай. Но она может тебе и не пригодится. Там русских – на каждом шагу! Только одним рейсом полмиллиона россиян перелетает! Не переживай! Знание чужых языков тебе, может быть, и вовсе не понадобиться.
Уходят.
Явление 7.
Нина в новой одежде, с модной прической и Лёня в квартире. Стоит чемодан.
Лёня. Присядем на дорожку.
Нина. Присядем.
Садятся.
Лёня. (встаёт и ходит взад-вперёд). Что-то такси долго нет.
Нинадостаёт из сумки книжку.
Лёня. (глядя на книжку искоса). Это что, «Молитвослов» в дорогу?
Нина. Это путеводитель по Испании с мини-разговорником, на всякий случай. Мне Игорь купил. Почитаю пока. (вслух читает.) Ола! – привет. Грасьяс – спасибо. Пэрдон – извините. Дондэ эста?.. – где находится?.. Пуэдо вэр ла абитасьён? – Я могу осмотреть номер? Тьензэн отра абитасьён? – У вас есть другой номер?..
Лёня.(подходит к Нине, и, став на колени, обнимает её голени). Не уезжай! Прошу, не уезжай!
Нина. Ну что ты, дорогой? (гладит его по голове.) Путёвка и билет на руках. Неужели пусть пропадут?.. Я же не на совсем уеду…
Лёня. А вдруг там у тебя заведётся… ну этот.. соблазнитель. Мне без тебя не жить.
Нина. Не может этого быть!
Лёня.(поднимает голову с её колен). Едь! (Достаёт прозвеневший телефон, встаёт, отвечает.) Да. Понятно. (к Нине.) Такси подъехало. Я провожу. (везёт чемодан).
Явление 8.
Витя.(выходит им навстречу). Вам помочь?(берёт чемодан из рук Лёни и катит его, помогает погрузить в багажник).
Нина. (целует Лёню, садится в такси.) Не скучайте!
Лёня. Счастливого пути! Мягкой посадки!
Витя. Отдыхай на всю катушку! (Лёне тихо.) А мы здесь…не заскучаем!Мы без неё не пропадём!
Нина, уезжая, машет рукой.
Лёня. Уехала…
Витя. И это надо отметить.(кладёт руку на плечи Лёне, идут к столу.)Ты набросай на стол, а я сейчас.. я мигом! (убегает и вскоре возвращается с бутылкой).
Лёня. Я не пью, завязал.
Витя. По чуть-чуть.
Лёня. Два грамма.
Витя. Здесь два стакана всего! (разливает в рюмки.)Ну ты рискнул, друг: жену на курорт отправил!
Лёня. Рискнул.
Витя. И мододец. Кто рискует пьёт и шампанское, и покрепче… И мы рискуем, Лёня! Вот за это и выпьм!
Лёня. Ну давай!
Выпивают и ещё наливают.
Витя. Я однажды жену отпустил на курорт и теперь один остался. Упорхнула птичка!
Лёня. Давай выпьем, чтоб моя вернулась…
Выпивают и ещё наливают.
Занавес.
Струкова Марина Васильевна,
г. Москва, Российская Федерация
ПОЛЯНКА
- Когда мама с папой меня в Москву заберут?
- Нельзя тебе туда, внучка.
Михаил Иванович жалостью смотрел на Аришку. Стоит на крыльце, смотрит на тропинку, ведущую к шоссе, жалобно, как пойманный зайчонок. Девятый год идёт девчушке, ей бы в школу, быть среди сверстников, а приходится жить на хуторе, где и людей не осталось. Вокруг заброшенные сады, да развалины. Правда, их дом новый, просторный. Отец Аришки построил ради дочери. Два этажа, мансарда с балконом. Не нравится Михаилу Ивановичу зять – тёмные делишки в столице проворачивает, не иначе бандит. Но такое уж время сейчас – странно встретила Россия девяностые годы. Главное, чтобы о семье думал. Есть у Аришки и бабушка, но она в последнее время часто хворает, вот и сегодня не выходила из своей комнаты, только принёс ей дед чай из лекарственных трав.
У Аришки нежное округлое личико, большие голубые глаза, на длинных ресницах блестят слезинки, как роса. Длинные, золотом горящие на солнце волосы, распущены. Она в белом сарафане, вышитом бабушкой.
- Садись на лавку, я тебе косу заплету.
- Деда, ты не умеешь, а почему остричь её нельзя?
- В волосах у вас сила. Садись, говорят тебе. Историю расскажу.
Это Аришка любит. Дед и внучка садятся на лавку, поставленную на широком крыльце. Отсюда далеко видно. Дом стоит над рекой, на высоком берегу. А противоположный берег – пологий. Дальше — бескрайняя степь. Слева вдоль реки начинается тёмный лес, островерхие ёлки теснятся за полосой березняка.
- Я, внученька, в тысяча девятьсот пятом году родился. Родители мои жили на этом хуторе, не бедствовали, и поскольку школы здесь не было, меня отправили учиться в город Тамбов, комнату мне снимали, а я вместо того, чтобы ума набираться, связался с большевиками. И когда в наших краях стали с антоновщиной бороться, объявился тут с отрядом Яшки Шпица, комиссара, кажется, из латышей. Яшка этот был из себя страшноват, глаза выпуклые, нос вислый. Зато ходил в кожанке, в красных галифе, на голове фуражка, сапоги блестят. Любил обыски устраивать. Хозяев из дома выгонит, а сам шарит по буфетам и шкапам – ищет деньги да золотишко. На древние иконы у него глаз был, сразу снимет — мол, конфискована, религиозный дурман. Была у него для добычи телега, которую приказывал охранять. Я уже тебе рассказывал про антоновщину? Как крестьяне против Советской власти поднялись?
- Да.
- Так вот, взял наш отряд заложников в двух деревнях. Яшка Шпиц и говорит: их родственники из лесов к нам сами прибегут. Двинулись в городишко Узварово, где расквартированы были. Но дело за полдень, решили сделать привал. Остановились на поляне. К поляне выходит склон горы, поросшей ежевичником. Разожгли костры. Чай в котелках заварили из шалфея.
- Мы с бабушкой рвали шалфей, он словно фиолетовыми свечками цветёт.
- А Яшке никогда покоя не было – всюду шныряет, всех подслушивает, всё высматривает и вдруг меня подзывает. Он со мной часто любил говорить, потому что остальной народ у нас был неграмотный, а я хоть и шёл мне только шестнадцатый годок, пообразованнее прочих казался. С виду-то мне могли и двадцать лет дать – у нас в роду все дюже рослые. И когда я к Шпицу в отряд пришёл, то соврал, что мне восемнадцать. И вот значит, тычет Яшка пальцем в склон горы и спрашивает:
- Ты ведь из местных, Мишка? Скажи мне, что это?
А из-под земли гладкая чёрная поверхность видна.
Я отвечаю:
- Камень, Яков Семенович.
- На угольный пласт похоже. Неужели мы угольное месторождение в тамбовском лесу нашли? Ведь это открытие, так, Мишка?
А мне самому до себя — я среди заложников крёстного своего увидел. Добрый был мужик, староста. Детишек у него было пятеро. Я и думал, как бы Яшку упросить, чтобы на свободу крёстного отпустил. Но боялся разговор начинать. А Яшка велел мне принести лопату и копать. Отбросил я немного земли, Яшка примечает:
- Нет, это не просто камень, это стена. А если есть стена, должна быть дверь. Ведь здесь дворец, не иначе?
Глаза у него загорелись. Послал в соседнюю деревню за лопатами, привезли их в телеге, раздали заложникам, и Яшка велел дверь искать. А двери там быть не могло. Уж я-то знал.
- Что же вы нашли, дедушка?
- Подожди, внучка. – Михаил Иванович уже вплёл в её косу зелёную атласную ленту и завязал. – Копали, копали, землю с ежевичником отбрасывая, и вот выросла перед нами чёрная громада, дом не дом, а близко к тому. Яшка вокруг бегает, стены щупает, вход ищет.
Хочет с другой стороны заставить откапывать, а там уже деревьями гора заросла. Да и темнота. Я, наконец, не выдержал и говорю: «Яков Семёнович, это гроб. И не следует нам чужой прах тревожить». Яшка аж подскочил, глаза стали безумными: «Как гроб? Не может быть! Точно гроб!»
Потом начал трясти местных, не слышал ли кто чего про дивную домовину. А оказалась она длиной около шестидесяти шагов. Я так думаю, что она из дерева была сделана, но окаменела. Ты знаешь, что уголь – дерево окаменевшее? Нет? Запомни. И вот уже ночь глубокая, а Яшка не унимается. Визжит:
- Взрывчатку несите!
Я говорю комиссару:
- Яков Семёнович, что там можно найти? Одна пыль теперь и осталась.
- Нет, Мишенька. Даже если один череп и то, сколько он будет стоить! А вдруг сокровища найдём?
Ударил взрыв, а гроб как стоял, так и стоит.
- Мало у нас тола. – Воет Яшка. – Надо из города привезти, да так рвануть, чтобы всё разнесло!
Вне себя человек. Потом говорит:
- Заложников приказываю расстрелять — могут выдать тайну, о гробе разболтать. А покуда Советская власть туда не влезет, никто не должен о нём знать.
Тут я не выдержал, и тихо говорю:
- Яков Семёнович, среди заложников мой крёстный. Он молчать будет, только отпустите.
А он скрутил из пальцев дулю и сунул мне под нос:
- Ишь чего захотел! Ты боец Красной армии или кто? Твоя родня — твои соратники, а всякие крёстные и крестники – злостный пережиток! Понял?
Я струхнул и говорю:
- Понял, товарищ Шпиц.
А сам думаю: и ты, рассучий сын, решил мне семью всю заменить? Не много ли берёшь на себя?
- Дедушка, не ругайся, – оборвала Аришка. – При детях нельзя ругаться.
- Хорошо, забылся я. Ты с виду-то большая, а на самом деле дитё.
- Это как приезжий мальчик? Я хотела поиграть с ним, а он говорит: ты же тётя.
- Да. – Вздохнул дед и погладил Аришку по голове.
- Рассказывай дальше! – Потребовала она.
- Расстреляли заложников в овражке неподалёку. А несколько бойцов в это время вернулись с озера, где рыбу наловили. Решили уху сварить. Пшено есть, лук есть, картошка есть. Подвесили над огнём котелок. А самим спать хочется.
- Отдыхайте, товарищи. – Яшка говорит, – я за ухой послежу.
Присел рядом на бревнышко и ветки в огонь подкидывает. Странно мне показалось, что он заботу о бойцах проявил, обычно брешет, как собака, а тут вдруг ласковым стал. Но и меня сон сморил. Утром все начали уху есть. А Яшка говорит:
- Михаил, пойди, заложников прикопай.
Я думаю:
- Вот же тварь. Но и сам я виноват — трус, почему не настаивал? А с другой стороны — за Яшкой не заржавеет и меня расстрелять.
Боялся я, что говорить, мальчишка ещё… Пошёл к овражку, лопату взял с собой, глиной мертвецов забрасываю и плачу. А их много, лежат в ряд, и крёстный среди них. Потом вернулся я на поляну, а ухи уже нет — всю съели ребята. Стали собираться в путь, кто лошадей седлает, кто запрягает. И вдруг все бойцы на землю попадали, корчатся, стонут. Один Яшка в стороне стоит, жеребца своего по шее оглаживает и делает вид, что ничего не замечает. Я то к одному товарищу брошусь, то к другому. А у них пена на губах, судороги. И вот уже один за другим отдали Богу душу. А Яшка мне говорит: «Миша, ты лошадей распряги, куда нам теперь целый обоз? Пойдут за нами так. Только мою телегу возьмём. Надо в город поспешать. Жалко ребят, конечно. Но ведь сами виноваты. Один принёс грибы, говорит: добавь в уху. Я и добавил – думал, человек деревенский, в грибах разбирается».
И я понял, что Яшка всех бойцов отравил, чтобы секрет про богатырский гроб не выболтали. И меня убьёт, когда до города доберёмся.
И вдруг услышали мы треск и грохот — словно десятки деревьев ветер ломает, но ветра не было. Тихое туманное утро стояло в лесу. Я стал оглядываться, и тут услышал крик – изо всех сил наш комиссар вопил. Стал взглядом его искать — но исчез Яшка. Бросился я тогда опрометью через лес, ломился по кустарнику, груды валежника перелезал, разум потерял от страха, и тогда только остановился, когда ноги подкосились от усталости. Упал в траву и лежу. Думаю: «К себе на хутор мне возвращаться нельзя – красные найдут, и смерть всего отряда повесят на меня. Да и злость взяла на них после убийства крёстного». И пошёл я в село Каменку, где антоновский штаб находился. Воевать за антоновцев недолго пришлось, совсем Красная армия нас в угол загнала. Уехал я тайком далеко от Тамбовщины и вернулся сюда только в сорок первом году, потому что войну надо встречать в родных местах.
- Дедушка, куда же твой командир делся?
- Думаю я, что великан его унёс.
- Убил?
- Не знаю. Было за что.
- А гроб ты после видел?
- Когда уже с антоновским отрядом шли через эти места – через месяц, заметил я, что снова на том месте гора, и ежевичник заново прорастает. Как будто кто-то гроб землёй забросал.
- Вот это! – Восторженно вздохнула Аришка. – Вот бы мне увидеть великана!
Дед покосился на неё и заметил:
- А помнишь, что я тебе про вишню говорил, которая высохла?
- Да, я сейчас.
Аришка поспешно поднялась и подбежала к вишнёвому дереву, стоящему в углу двора. Оно было высоким, с широко раскинутыми голыми ветвями. Аришка обхватила руками ствол и потянула его вверх.
- Дедушка, не получается.
- А ты ногами-то в землю упрись, да и рвани изо всех сил.
Земля вокруг ствола вздыбилась, показались вишнёвые корни. Аришка перевела дыхание и сделала ещё одно усилие. Раздался треск, девочка вырвала дерево из земли. И устало уронила на землю.
- Непорядок! – К ней подошёл дед. – Нельзя её посреди двора оставлять, отнеси к дровам. Позже я ветки обрублю, а ствол распилю. Для печки пригодится.
- Для камина, дедушка. – Поправила Аришка.
Отопление у них было газовое, а камин для красоты и уюта зимними вечерами.
- Растёшь, – невесело улыбнулся старик. – Помнишь, Арина, как добрый молодец в сказке дубы с корнями вырывал, силу испытывал богатырскую? Но ты у нас девица, тебе и вишни хватит.
Когда внучка стояла рядом с дедом, то ростом они были вровень. Но Михаила Ивановича это не радовало – и умница и красавица, а есть для неё место на земле? Ведь вымахает ещё больше. Ну, будут её родные прятать на хуторе. И век свой скоротает в одиночестве, на всей земле не найдётся ей пары. Только учёные, если узнают, не дадут покоя, да журналисты. Как можно дольше не хотел Михаил Иванович открывать Аришке, кто она. И ещё больше не хотел, чтобы сочла себя выродком из рода людского. Но уже замечала Аришка, что и отец её и мать, и дед и бабушка, и те люди, которых изредка видит она, отличаются от неё. А тем паче другие дети – уж очень маленькие они.
Аришка оттащила вишню к дровам, и они с дедом вернулись на крыльцо. Сели опять на лавку. К Аришке подошла толстая пёстрая кошка, девочка подставила ладонь. Кошка прыгнула туда, уютно улеглась и замурлыкала. Аришка – добрая тихая девочка. За что её Бог так наказал? Видно за грехи отца, который много недоброго натворил по молодости и даже отсидел – так в простодушии думает Аришкина бабушка. А мать толкует что-то про генетический сбой. Отец Аришку хотел положить в больницу, пичкать лекарствами, которые рост останавливают. Дед не позволил – не помогут таблетки, только здоровье девчонке загубят. Доходило до скандалов, до драк в семействе. Девочка жила в городе, пока не стала ростом почти со свою маму. О пятилетней Аришке родители говорили, что ей десять лет, о восьмилетней, что тринадцать. Но ведь заметны пропорции ребенка, а не подростка.
Теперь родители Аришки боятся заводить второго ребёнка — а вдруг и тот вымахает с версту? Всем тяжело. Но Аришка пока не замечает, что стала для семьи бедой. Играет в куклы, строит дворцы из песка, купается в реке. И как обычный ребенок плачет, если упадет и ушибётся. И болеет, если ноги застудит зимой. И любит конфеты.
- Дедушка, а ты, наверное, дуб можешь вырвать с корнями? – Наивно интересуется внучка.
- В наших краях издавна такие люди рождались. Богатыри! – Уходит дед от ответа. – Я тебе много читал о них, помнишь былины?
- И на картине они нарисованы, которая у нас в прихожей висит.
- Да. Но там только три богатыря, а на самом-то деле жили тогда и Микула, и Святогор, и Вольга – это всё наши предки. И злые богатыри были. Вот Тугарин-змей или Соловей-разбойник, помнишь: как он свистнет, так все травушки-муравы заплетаются, а лазоревы цветочки осыпаются. Думаю, богатыри-то и есть настоящие люди, какими Бог создал.
Что ещё тебе сказать? И кони у богатырей были подстать, огромные – скакали выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего. Есть в Москве музей Коломенское под открытым небом, я там был полвека назад, и спустился в овраг. По оврагу ручей течёт, женщины воду набирают, говорят, полезная. И лежат два огромных камня – один выше по склону, другой ниже. А приезжал я в Москву не один, но с рабочими Котовского завода, где после войны трудился. И экскурсовод рассказала, что бился здесь некий богатырь со змеем, который из реки выполз. Овраг тот – змеиный след. Змей убил коня под богатырём – выпустил бедной твари черева и голову отгрыз, и превратились они в камень. Но богатырь супостата одолел. В конце оврага лежит третий камень – голова змея, но её я не видел, там всё крапивой поросло.
- Дедушка, – осторожно спрашивает Аришка, – а я кто?
- Были в те поры и женщины-богатырки, звали их поляницами. Потому что в поле выезжали искать поединщика, силой своей потешиться. Иногда так судьбу свою находили – встретят ровню, да и выйдут замуж.
- Дедушка, значит, я поляница?
- Какая ж ты поляница? Ты ещё полянка. Тебе расти и расти.
- Правда? И какого роста я стану?
- Не знаю, не встречал я богатырок.
- Значит, теперь вовсе нет таких людей, как я?
- Может быть, и остались, только мало их, и скрываются. Лет пятнадцать тому назад, говорят, рос в соседнем селе мальчонка, тоже богатырь. Но однажды исчез. Родители не горевали, это все заметили. Может, знали, что всё в порядке с сыном?
- А почему богатыри исчезли? – Любопытствует Аришка.
- Если по былинам судить, были они прямые и честные, оттого тяжело им жилось. Простота хуже воровства — вот ведь какие поговорки теперь есть. Хитрить не умели, всё шли напролом. Князьям такие не по душе были – власть никогда не любила правду о себе слушать. Вот и отсылали богатырей на дальние рубежи, где повыбили их враги. Такие дела… Думаю, неподалёку стояла богатырская застава.
Ты заметила, что у нас в селе колодцев нет? Только колонки от водонапорной башни, которая версты за две отсюда. Потому что у нас, где ни копнут, тотчас натыкаются на камень. Но я-то знаю, что это и не камень вовсе, а гроб.
- Дедушка, ты меня не пугай. – Плаксиво сказала Аришка.
- Пошутил я, пошутил. – Спохватился дед.
- Нет, ты правду сказал.
- Чего мертвецов бояться? Живых опасайся. А я вот как понял, что это гроб – знаешь, чёрный камень, который из глины выступает над рекой? Гладкий, словно отполированный.
- Да.
- Это угол гроба. Я материал узнал, точь-в-точь, как у того, который мы в лесу нашли. Только гроб, на котором деревня стоит, в разы больше. Наверное, самый старый. Я думаю, мельчали великаны от поколения к поколению – сначала душой, а потом телом. Встарь люди были божики, а мы люди тужики, а познейские будут люди пыжики: двенадцать человек будут соломинку поднимать.
Только прадед мой, который на сто втором году преставился, помнил настоящих богатырей, они уже не так высоки были. Последняя семья – старик и старуха. Старик ослеп к тому времени и едва ногами передвигал. Как-то возле их дома парни стали куражиться, в ворота стучать, песни срамные петь. Дед вышел и говорит: хорошо вы, молодцы, разгулялись, шуму от вас много, да ведь и пустая бочка гремит, когда с горы катится. Подайте мне кто-нибудь руку, посмотрю, такие ли у вас запястья, как в прежние времена? Парни нашли железный лом и слепому подали. Он лом переломил и говорит: «Изрядный хрящик, а совсем не то, что десницы в наше время». Ребята притихли и от его дома убрались.
Видишь, в степи курганы?
- Да.
- Это богатырские могилы.
За рекой и впрямь виднелись холмы.
- Не такие уж они высокие, деда.
- В землю ушли. Богатырский погост.
- Ты говоришь: в землю ушли?
- А? Что? – Дед на миг умолк.
- Великаны в землю ушли?
Михаил Иванович растерянно взмахнул руками.
- А ведь и верно… Где же им ещё укрыться, как не под землёй? Мёртвых они наверх выносят хоронить, а у самих внизу, должно быть, целое царство.
- Значит, туда ворота есть, дедушка?
- А вот это внучка, новая загадка.
Комментариев нет:
Отправить комментарий